50 лет назад, 14 октября 1964 года, началась эпоха Брежнева – пленум ЦК КПСС избрал его первым секретарем ЦК партии. Восемнадцать лет правления Леонида Ильича называли «застоем» и «золотым веком», при этом многие уроки внешнеполитического курса тех лет до сих пор не усвоены. Между тем сегодня они актуальны – ведь политика Запада по отношению к России довольно циклична.

Леонид Брежнев не особенно стремился к высшей власти – то, что он стал руководителем СССР, было во многом стечением обстоятельств.

К весне 1964 года поведение советского лидера Никиты Хрущева очень сильно беспокоило его коллег по руководству страной. Находившийся уже почти десять лет на вершине власти (до января 1955-го большинство воспринимало как советского лидера премьера Маленкова) Никита Сергеевич все больше и больше отрывался от реальности. Бесконечные эксперименты с управленческим аппаратом, сказывавшиеся на работе всей страны, самоуправство во внешней политике, а главное, грубое игнорирование мнения специалистов и коллег по Политбюро – все это привело к тому, что в руководстве партии решили отправить Хрущева на пенсию.

Благо процедура избрания первого секретаря позволяла это сделать достаточно спокойно – после нескольких месяцев закулисных переговоров с региональными руководителями несколько членов Политбюро собрали внеочередной пленум ЦК. А накануне на заседание Политбюро был вызван отдыхавший на юге Хрущев – ему в лицо высказали массу претензий и предложили написать заявление об уходе на пенсию.

Пораженный Хрущев не стал сопротивляться – один раз, в 1957 году, в аналогичной ситуации ему удалось переиграть решение Политбюро, получив поддержку пленума ЦК, но сейчас его критиковали те же, кто поддерживал семь лет назад. 70-летний Хрущев был снят со всех постов – формально «по состоянию здоровья», хотя в самом постановлении пленума говорилось о нарушении ленинских принципов коллективного руководства и волюнтаризме (выражение, заменявшее обычное русское слово «самодурство»).

Его должности главы правительства и первого секретаря разделили между Алексеем Косыгиным и Леонидом Брежневым. 60-летний Косыгин обладал, несомненно, большим опытом работы на федеральном уровне – этот питерец был из «сталинских наркомов»: он впервые стал одним из заместителей Сталина еще в 1940 году. А 58-летний Брежнев больше шел по партийной линии – хотя и воевал, и руководил оборонкой, а в начале 60-х четыре года был формальным главой государства, возглавляя Президиум Верховного Совета. Его избрание на место Хрущева во многом было предопределено тем, что он был явным сторонником работы в команде – советские руководители совершенно искренне захотели восстановить коллективное руководство, которое существовало в первые годы после смерти как Ленина, так и Сталина.

В первые годы так и было: Косыгин руководил экономикой, а Брежнев – партией. Внешняя политика также была общим делом – например, в 1967-м на встречу с президентом США Джонсоном (единственный личный контакт глав двух государств за период с 1962 по 1972 годы) поехал Косыгин, а не Брежнев.

Но к концу 60-х Брежнев, набравшийся опыта и укрепивший свое положение в партии, стал уже однозначно «первым лицом». Тогда же у него начал появляться вкус к международным делам – с начала 70-х Брежнев начинает наносить визиты уже не только в соцстраны: он посещает Индию, ФРГ, США, Францию. Теперь уже он символизирует для остального мира СССР – и его личные взгляды начинают сказываться на определении внешнеполитического курса.

Собственно говоря, всю вторую половину 60-х США и СССР находились в состоянии не простой жесткой конфронтации, но и неофициальной войны на третьей территории – во Вьетнаме. Наши военспецы помогали вьетнамской армии биться с американцами – и все отношения Вашингтона и Москвы сводились к обмену взаимными обвинениями в глобальной экспансии.

СССР действительно наступал – точнее, активно помогал всем тем, кто хотел освободиться от удушающих объятий Запада, будь то в Африке или Латинской Америке. Но, в отличие от США, Москва не вела наступательных войн – поддерживая партизан в колониальных странах или правительства в уже освободившихся, СССР не ставил себе задачу «сокрушения империализма в его логове». Принцип мирного сосуществования двух систем, сформулированный еще Лениным (а после войны подтвержденный и Сталиным), никто не отменял. Для Москвы было важно упрочить геополитические позиции социалистического блока, то есть самой России – при этом никто не хотел провоцировать коммунистические партии на взятие власти (даже в Афганистане в 1978 году это произошло вовсе не по приказу Москвы).

Недостаточная жесткость, мягкотелость в отношениях с миром капитала была, кстати, одной из важнейших причин нашей ссоры в начале 60-х с главным союзником – с китайцами, хотя большую роль, конечно, сыграло хрущевское неуклюжее поведение, и первым же шагом Брежнева и Косыгина после смещения Хрущева стало приглашение китайской делегации для переговоров о примирении.

Второй человек в КНР, премьер Чжоу Эньлай, прилетел в Москву уже через три недели, на годовщину Октябрьской революции – но еще до начала переговоров они были практически сорваны, когда подвыпивший министр обороны СССР Малиновский подошел на торжественном приеме к китайцам и стал предлагать им последовать примеру советских руководителей, чтобы восстановить добрые отношения – «мы своего старого хрыча прогнали, теперь ваша очередь». Никакими извинениями Брежневу не удалось изменить впечатление китайцев – они посчитали, что, как и прежде, Москва намерена понукать Пекином.

Срыв примирения СССР и Китая был одним из болезненных провалов нового советского коллективного руководства – и в 1965-м в Пекин поехал Косыгин, но и у него ничего не получилось. Две страны вместе помогали Вьетнаму воевать с США – при этом отношения между ними только накалялись, дойдя в 1969-м до боев на Даманском. И снова в Пекине оказался Косыгин – но никакого примирения не состоялось. А вот с американцами, главным мировым империалистом, китайцы неожиданно стали размораживать отношения – они пошли навстречу движению Вашингтона, и в 1971 году в Пекин прилетел президент Никсон.

Это, естественно, обеспокоило Москву – и на следующий год состоялся первый в истории визит американского президента в СССР. Штаты хотели сохранить свою роль лидера западного мира, но при этом выстроить новую архитектуру безопасности, уйти из Вьетнама. Однако в Вашингтоне боялись советской экспансии – слишком долго там на полном серьезе считали, что в Москве только и ждут удобного повода для марш-броска к Ла-Маншу. Оснований для этого у США не было – даже хрущевская авантюра с ракетами на Кубе носила оборонительный, а не наступательный характер – но там уже привыкли «бояться» СССР. В Москве тоже не верили США – и у нас были для этого реальные поводы.

Американцы вели во Вьетнаме абсолютно империалистическую войну, они называли коммунизм главной угрозой человечеству, а СССР – агрессором, обвиняли нас в оккупации Восточной Европы, учили нас жить и вмешивались в наши внутренние дела. Идеологическое противостояние двух систем никто не отменял, и в СССР не собирались от него отказываться – но, в отличие от Вашингтона, в Москве вовсе не были настроены на уничтожение противника или подрыв его изнутри. Укрепление позиций СССР в мире там считали объективным процессом – мир меняется, Запад отступает из Азии и Африки, антиимпериалистические и социалистические идеи приобретают все больше сторонников, и надо только грамотно этим пользоваться.

Как только в Москве увидели, что Никсон готов улучшать отношения, смягчать напряженность – ответные действия не заставили себя ждать. СССР был не против договоренностей – началась разрядка. Ее символом стал Брежнев – и как политик, и как фронтовик он был действительно миролюбивым человеком.

Почти все 70-е годы прошли под знаком разрядки – существенно улучшились отношения СССР со странами Западной Европы (трубопроводы появились как раз тогда), неплохо поначалу складывались дела и с США, хотя последнего самостоятельного президента США Никсона «съела» американская элита.

При этом СССР и США жестко противостояли друг другу в остальном мире – особенно на Большом Ближнем Востоке и в Африке. Тенденция при этом была четкая: влияние Запада падало, а СССР – росло, десятки стран искали в Москве опору в борьбе за реальную, а не формальную независимость. Брежнев принимал в Москве Каддафи и Саддама Хусейна, Сальвадора Альенде и Агостиньо Нето.

Москва выдвигала как главный лозунг антиимпериализм – поддержку борьбы всех народов за освобождение от неоколониализма, но вовсе не сводила отношения к безвозмездной помощи. Кроме реального геополитического интереса, в каждой из стран-союзников у СССР был и вполне понятный экономический интерес – другое дело, что у нас просто не было в нужном колчестве мощностей и специалистов, чтобы везде быстро начинать, например, освоение и добычу полезных ископаемых. Но задел на будущее при Брежневе был создан колоссальный.

В конце 70-х разрядка была окончательно похоронена – США очень болезненно воспринимали как улучшение отношений СССР с Западной Европой, так и все новые и новые собственные потери в третьем мире. Они уже с трудом удерживали ситуацию в «своей» Центральной Америке – в 1978-м потеряли Никарагуа, а в 1979-м – Гренаду. В начале 1979-го советский союзник Вьетнам занял Камбоджу и отразил китайское нападение, произошла революция в важнейшем американском союзнике – Иране, и, хотя СССР не имел к ней никакого отношения, Вашингтон (в котором внешней политикой тогда руководил Збигнев Бжезинский) решил, что отступать некуда. К тому времени отношения с Москвой и так были обострены – администрация Картера постоянно учила Брежнева тому, как нужно обращаться с диссидентами, то есть банально вмешивалась в наши внутренние дела. И хотя летом 1979-го в Вене Брежнев в первый и последний раз встретился с Картером, разрядка закончилась вместе с семидесятыми.

12 декабря 1979 года НАТО приняло решение о развертывании в Европе ракет «Першинг-2» – как бы в ответ на размещенные несколькими годами ранее советские ракеты. Это решение открывало новый этап гонки вооружений и имело немало противников в Западной Европе – так что США нужен был повод для того, чтобы напугать европейцев, да и в целом перейти в контрнаступление на и так уже «зарвавшийся» Кремль. Меньше чем через две недели этот повод был найден – СССР ввел войска в Афганистан.

Они вошли по просьбе законного правительства, в соответствии с договором, да и сам Афганистан уже долгие годы был дружественной нам страной – но США воспользовались этим для того, чтобы начать новый виток холодной войны. Вашингтон обвинил СССР в агрессии, ввел экономические санкции и объявил бойкот московской Олимпиаде, заставив присоединиться к блокаде Западную Европу, Канаду и Японию.

Ввод войск в Афганистан был отчасти спровоцирован игрой самих США – после начала вялотекущей гражданской войны в Афганистане Штаты стали поддерживать антиправительственные силы. Збигнев Бжезинский признал это только спустя 20 лет – добавив, что он-де предупреждал Картера, что такая поддержка может привести к советскому вторжению. При принятии решения о вводе войск для Брежнева и его коллег Устинова, Громыко и Андропова главным аргументом действительно было то, что в результате хаоса в Афганистане могут оказаться американцы – они только что потеряли Иран и всячески использовали пакистанскую территорию для дестабилизации ситуации в Афганистане.

До гражданской войны Афганистан довели не советские советники, а неумелое управление пришедших к власти за полтора года до этого местных коммунистов – но Москва не могла не вмешиваться, рискуя получить на наших южных границах режим, недружественный СССР. Последним аргументом в пользу войск стала информация о том, что новый афганский лидер Хафизулла Амин, которого и так подозревали в связях с ЦРУ, встречался с американцами.

Афганистан болезненно дался Брежневу – тем более когда стало ясно, что наша армия вовлекается там в настоящую войну: США быстро организовали снабжение и обучение моджахедов, привлекая к этому как саудовские деньги, так и китайское оружие. Брежнев не хотел войны – но и бросить Афганистан было уже невозможно. Вскоре начался польский кризис – но в декабре 1981-го, когда уже казалось, что Польша слетает с катушек, генерал Ярузельский сумел самостоятельно навести там порядок.

Брежнев умер в ноябре 1982 года (он просился в отставку с 1976 года, когда пережил клиническую смерть, но не отпускали) – война в Афганистане к этому времени шла уже три года. Отношения с США были крайне напряженными, связи с Западной Европой существенно подорваны, гонка вооружений набирала обороты. Но СССР вовсе не был обречен ни на развал, ни на проигрыш в холодной войне – выход из того витка противостояния с Западом неизбежно произошел бы и без сдачи внешнеполитических позиций. Контакты на высшем уровне с ФРГ и Францией не прерывались и после Афганистана – Рейгану не удалось изолировать Брежнева от Шмидта и Жискара Д'Эстена, и только Тэтчер была верна англосаксонскому крестовому походу.

Впрочем, и тогда Вашингтоном и Лондоном больше двигал страх перед мифической советской угрозой, чем вера в то, что своими действиями они сумеют как-то повлиять на политику СССР. Первые встречи Горбачева с Рейганом в 1985–1986 годах показали готовность США к новой разрядке – американцы точно так же, как и мы, бились на пределе возможностей.

Холодная война в любом случае получила бы новую и, вполне вероятно, достаточно длительную передышку – даже если бы дальше Горбачев не перешел к самодурству во внутренней политике, ослабившему СССР, не превратился бы в Хрущева, начав игнорировать своих более опытных и разумных коллег и во внешнеполитических делах, не пришел к банальной сдаче геополитических позиций.

Брежнев пришел к власти во время напряженных отношений с США и ушел из жизни в момент одного из пиков холодной войны – при этом его политика и курс не особенно менялись. Он последовательно отстаивал интересы своей страны, боролся за расширение ее влияния, поддерживая старых союзников и работая над приобретением новых, но при этом вовсе не стремился влезать в военные авантюры или конфликты. США за время его правления несколько раз меняли свою риторику – от миролюбивой до агрессивной, но всегда их вмешательство во внутренние дела других стран мира (как военное, так и тайное) было на порядок большим, чем так сильно разрекламированная ими «коммунистическая экспансия».

Но при этом во времена Брежнева США были падающей силой, а СССР – восходящей, и этот процесс американцы не смогли остановить даже своей попыткой блокады в начале 80-х. Если бы после Брежнева и Андропова (пробывшего у власти всего 15 месяцев) у власти оказался не больной Черненко и глупый Горбачев, а сильный и умный лидер, мы сохранили бы не только страну, но и свое геополитическое влияние. У истории, конечно, нет сослагательного наклонения – но роль личности в ней никто не отменял.

Сейчас падающие США вновь собираются сокрушить нас как «империю зла» – и, хотя Россия слабее СССР, у нас сегодня не только больше потенциальных союзников, чем это было даже в советские годы, но есть и еще одно, самое важное преимущество. Путин не только столь же опытен, как и Брежнев, но еще и полон сил и энергии – при этом на Западе бойцов уже не осталось.

Петр Акопов

Взгляд