Душа сделала свой выбор...

Великие истории любви: Сергей Есенин и Зинаида Райх

...Жену Сергея Есенина, 3инаиду Райх называли роковой женщиной, прожившей две разные жизни: в одной – бедность и личная драма, в другой – достаток, преданная любовь, профессиональный успех. И – душераздирающий крик под занавес... Зинаида родилась в 1894-м в семье обрусевшего немца Николая Райха и бедной дворянки Анны Викторовой. Дочь разделяла убеждения отца, одного из первых социал-демократов, за что и поплатилась исключением из гимназии. В 1917-м – в год встречи с Есениным – она жила в Петрограде и служила машинисткой в редакции левоэсеровской газеты «Дело народа».

А еще была председателем Общества по распространению пропагандистской литературы. Там же была и художественная библиотека, куда часто заглядывал Сергей Есенин, – книги выдавала эсерка Мина Свирская, и все думали, что Сергей ей симпатизирует. А Зина уже собиралась замуж за его приятеля, начинающего поэта Алексея Ганина.

Перед помолвкой решили съездить вместе на Соловки и дальше на север. Подруга не смогла, а Зинаида поехала.

Под венец как на пожар. ...Черноволосая красавица прекрасно смотрится на палубе белого парохода. Ганин отошел в сторону, любуясь невестой, он не слышит, о чем говорят Зинаида и Сергей:

– Зина, это очень серьезно. Поймите же, я люблю вас... с первого взгляда. Давайте обвенчаемся! Немедленно! Если откажете, покончу с собой... Скоро берег... церковь... Решайтесь! Да или нет?!

– Да...

По дороге Сергей нарвал полевых цветов. Не помня себя, забыв про Ганина, молодые обвенчались в маленькой церкви под Вологдой.

...Теперь уже о дальнейшем путешествии не могло быть и речи. Они вернулись в Петроград, поселились в квартирке на Литейном и зажили вполне нормальной семейной жизнью – Есенин даже отговаривался от холостяцких попоек: мол, жену люблю, мы, брат, взрослые люди. А когда началась борьба за выживание – время было смутное и голодное, – стал хандрить... Ближе к родам Зина уехала к родителям в Орел, а Сергей – в Москву, чтобы примкнуть к поэтам-имажинистам.

В семейных распрях всплыл и тот самый пунктик, который не давал покоя Есенину, – он ведь по-мужицки не смог простить того, что на супружеском доже оказался не первым. Когда плакался другу Анатолию Мариенгофу, лицо сводила судорога, глаза багровели, руки сжимались в кулаки: «Зачем соврала, гадина?!». Однако это не мешало ему хвастаться «донжуанскими победами» тех лет: «Не 400, но 40, наверное, уже было».

Разве это жизнь? Жену не навещал, не звал и не ждал. Тогда она взяла годовалую Танечку и сама к нему приехала в комнату на Богословском, где он жил вместе с Мариенгофом. Сергей особой радости не выказал, но к дочке потянулся всем сердцем. Вот только детская душенька почувствовала что-то неладное...

«Живулечка» не сидела на месте, забиралась на колени к маме, няне и чужим мужчинам, но отца обходила стороной. «И на хитрость пускались, – писал в своих воспоминаниях Мариенгоф, – и на лесть, и на подкуп, и на строгость – все попусту». Зинаида кусала губы, чтобы не заплакать, а Есенин сильно разозлился, решив, что это ее «козни». Вскоре он велел ей уехать, сказав, что все чувства прошли, что его вполне устраивает та жизнь, которую он ведет. Зинаида не хотела верить: «Любишь ты меня, Сергун, я это знаю и другого знать не хочу...».

И тогда Есенин... подключил Мариенгофа. Вывел в коридор, нежно обнял за плечи, заглянул в глаза:

– Любишь ли ты меня, Анатолий? Друг ты мне взаправдашний или не друг?

– Чего болтаешь!

– А вот чего... не могу я с Зинаидой жить... Скажи ты ей, Толя (уж так прошу, как просить больше нельзя!), что есть у меня другая женщина.

– Что ты, Сережа... Как можно?

– Друг ты мне или не друг?.. Петля мне ее любовь... Толюк, милый, я похожу... пойду по бульварам к Москве-реке... а ты скажи (она непременно спросит), что я у женщины... мол, путаюсь и влюблен накрепко… Дай я тебя поцелую...

Не признал родного сына. ...На следующий день Зинаида уехала. Через некоторое время поняла, что ждет ребенка, подумала, может, это и к лучшему, дети привяжут... По телефону обсудила с мужем имя – договорились, если будет мальчик, то назвать Константином. И опять никаких вестей...

Через год с небольшим, направляясь с сыном в Кисловодск, она встретила на платформе ростовского вокзала Мариенгофа. Узнав, что Есенин ходит где-то рядом, попросила: «Скажите Сереже, что я еду Костей. Он его не видал. Пусть зайдет взглянет... Если не хочет со мной встречаться, могу выйти из купе».

Поэт нехотя, но зашел, посмотрел на сына и сказал: «Фу... Черный… Есенины черные не бывают». Бедная женщина отвернулась к окну, плечи ее вздрагивали, а Есенин повернулся на каблуках и вышел… легкой, танцующей походкой.

Очень скоро на смену неизвестной орловской жене придет популярная американская танцовщица Айседора Дункан. Но не так далеко и то время, когда Сергей Есенин будет дежурить возле чужого дома, умирая от тоски по своим детям, стучаться в дверь и жалобно просить, чтобы впустили на одну минуту, только посмотреть... Уснули? Пусть их вынесут... спящих... он хочет их видеть.

И Зину... свою жену... известную актрису, супругу Всеволода Мейерхольда. Как поведет себя Зинаида? Об этом чуть позже. А пока вернемся к Есенину и Мариенгофу. Татьяна Есенина напишет в своих воспоминаниях, что отец оставил мать из-за растущей близости с Мариенгофом.

Сергей+Анатолий=? Действительно, знак вопроса. Оба ездили с лекциями по России, считая, что создают новую поэзию, – отсюда их партнерство и определенный фанатизм. Но то, что они много чудили, было заметно.

Зимой в их комнате стояла минусовая температура, так они постелили в ванну матрас и спали вдвоем, подкидывая старые книги в колонку для согревания воды. Это была их «ванна обетованная». До тех пор, пока жильцы коммуналки не выдворили их оттуда – идея понравилась всем, и всем хотелось погреться. В комнате они тоже спали вдвоем на одной кровати, укрываясь несколькими одеялами и шубами.

Потом придумали игру: по четным дням Мариенгоф, а по нечетным Есенин корчился на холодной простыне, чтобы согреть ее своим телом. Когда одна поэтесса попросила Есенина помочь ей устроиться на работу, он предложил ей жалованье машинистки только за то, чтобы она приходила к ним в час ночи на 15 минут. Условие было такое – они отворачиваются, не смотрят, а она раздевается, греет постель, потом одевается и уходит. Через три дня поэтесса не выдержала:

– Я не намерена продолжать свою службу!

– В чем дело?.. Мы свято блюли условия.

– Именно!.. Но я не нанималась греть простыни у святых.

– А!..

Друзья имели общие деньги, вместе ели и пили, одинаково одевались, обычно в белые пиджаки, синие брюки и белые парусиновые туфли, носили одинаковые шляпы. Но Есенин не переносил одиночества.

Когда Анатолий Мариенгоф всерьез увлекся актрисой Анной Никритиной и как-то пришел в 10 утра, Сергей поднял на него тяжелые красные веки:

– Да. Пил. И каждый день буду... ежели по ночам шляться станешь... С кем хочешь там хороводься, а чтобы ночевать дома.

Спали ли они «крепко обнявшись»? Кто ж в этом признается? Мариенгоф в «Романе без вранья» хвалится тем, что Сергей называл его «ягодкой», что был настолько привязан к нему, что ревновал к женщинам, вернее, страдал от недостатка внимания к себе.

Анна Никритина, жена Мариенгофа, впоследствии была возмущена предположениями литераторов о бисексуальности друзей, отвергала эти домыслы напрочь. А Набоков... писал в своих поздних мемуарах о возникающей время от времени гомосексуальности Есенина и внезапном отвращении к ней, объясняя этим причину его пьянства и жестокого обращения с женщинами.

О привычке Есенина делить кровать с мужчинами близкого окружения знали многие современники, но никто не утверждал однозначно, скрывается ли за этим нечто большее, чем ночевки из-за поздних посиделок. Возможно, сам факт тоже образ...

Но «милые дружки» совсем не по-мужски посмеивались над Зинаидой. Мариенгоф называл ее «дебелой еврейской дамой» с кривоватыми ногами, с «чувственными губами на лице круглом, как тарелка». Поэт Вадим Шершеневич острил: «Ах, как мне надоело смотреть на ра(й)хитичные ноги!». Зато режиссер Всеволод Мейерхольд считал, что нет женщины красивее и стройнее, чем Зинаида Райх.

Она заставит себя уважать. Мейерхольд, кстати, давно присматривался к Зинаиде Райх. Как-то на одной из вечеринок спросил у Есенина:

– Знаешь, Сережа, я ведь в твою жену влюблен... Если поженимся, сердиться на меня не будешь?

Поэт шутливо поклонился режиссеру в ноги:

– Возьми ее, сделай милость… По гроб тебе благодарен буду.

Долго ли, коротко ли, но жизнь, страшная своей неопределенностью и страданиями, потерей идеалов как революционных, так и семейных, наполненная унижениями и тяжестям быта, полным отсутствием любви и милосердия, дошла до той черты, за которой либо полное забвение и крах, либо... Должно же что-то произойти, иначе... просто невыносимо.

И все-таки Сергей не оценил жену, она докажет ему, на что способна… Она станет актрисой. И Зинаида поступила на режиссерские курсы.

«…А детей усыновлю». Осенью 1921 года она пришла в студию к 48-летнему Всеволоду Мейерхольду, а тот сразу же предложил ей руку и сердце. Зинаида долго не могла решиться: мол, разведена, двое детей, никому не верю... На что известный режиссер просто и внятно ответил: «Я люблю вас, Зиночка. А детей усыновлю». До этого Всеволод прожил четверть века со своей первой женой Ольгой, которую знал с детства, родил с ней трех дочерей.

  Законная супруга чуть с ума не сошла, когда вернулась из поездки и увидела Зинаиду: что он нашел в этой хмурой женщине, как посмел привести ее в их дом? А потом взяла да прокляла их обоих перед образом: «Господи, покарай их!».

Сделала это от отчаяния, но взяла на себя страшный грех – сама осталась ни с чем, а годы спустя гибель Всеволода и Зинаиды была зверской, чудовищной... Но это потом, а сейчас Мейерхольд счастлив, он и не знал, что можно так любить... Однако Есенина это задело: «Втерся ко мне в семью, изображал непризнанного гения... Жену увел...».

Все роли – Зиночке. Райх казалась режиссеру живым воплощением стихии, разрушительницей и созидательницей, с ней можно делать революционный театр. Неважно, что многие считали ее посредственной актрисой, зато муж боготворил и готов был отдать ей все роли – и женские, и мужские.

Когда зашел разговор о постановке «Гамлета» и Мейерхольда спросили, кто же будет играть главного героя, он ответил: «Конечно же, Зиночка». Тогда актер Николай Охлопков сказал, что сыграет Офелию, и даже написал письменную заявку на эту роль, после чего вылетел из театра.

Про Зину говорили, что она передвигается по сцене, как «корова».

Прослышав сплетню, Всеволод Эмильевич увольняет из театра любимицу публики Марию Бабанову – тонкую, гибкую, с хрустальным голосом (ей больше хлопают). Из театра уходит любимый ученик, актер Эраст Гарин – Зиночка с ним поссорилась.

Мейерхольд специально для нее придумывает такие мизансцены, что и двигаться не нужно – действие разворачивается вокруг героини. Свет падает на ее прекрасное лицо и белые плечи, зрители наблюдают внезапные вспышки бешеного гнева – это то, чем актриса владела в совершенстве.

Рядом с Мейерхольдом Зина по-настоящему расцвела. Она почувствовала любовь и заботу. Муж даже взял ее фамилию в качестве второй, так и подписывался – Мейерхольд-Райх. Родители перебрались из Орла в Москву, у детей есть все необходимое: лучшие доктора, учителя, дорогие игрушки, отдельные комнаты. Вскоре семья переехала в стометровую квартиру. Зинаида – одна из первых дам Москвы, она бывает на дипломатических и правительственных приемах, принимает в своем доме самых именитых гостей.

Профессиональный успех. Сразу после свадьбы Всеволод Эмильевич спросил у Мариенгофа, будет ли Зинаида великой актрисой, на что «злой гений» не без ехидства ответил: «А почему не изобретателем электрической лампочки!?». То есть никто не верил в ее успех на сцене, актеры ненавидели, критики писали, что «хуже всех играла Зинаида Райх», имажинисты из окружения Есенина злорадствовали...

Но любовь и талант великого режиссера сотворили чудо – Зинаида Райх стала большой актрисой. Она прекрасно играла Аксюшу («Лес» Александра Островского), Варьку («Мандат» Николая Эрдмана), Анну Андреевну («Ревизор» Николая Гоголя), Фосфорическую женщину («Баня» Владимира Маяковского), Маргариту («Дама с камелиями» Александра Дюма-сына) и др.

Как раз спектакль «Дама с камелиями» был последним, сыгранным Зинаидой Райх на сцене Театра им. Мейерхольда 7 января 1938 года. Отыграв финальную сцену – смерть Маргариты Готье, актриса потеряла сознание, за кулисы ее отнесли на руках. Этому способствовало и то, что Комитет по делам искусств принял постановление о ликвидации театра...

  Просто однажды в зале оказался зритель, который не только оценил красоту французского аристократического двора, но и «понял» идею спектакля – стремление к обеспеченной жизни, свободной от идеологии и классовых предрассудков.

Это был Иосиф Сталин. Мейерхольда обвинили в том, что он переключился на мелкобуржуазность – в советской жизни нет места тому, о чем рассказывает Дюма-сын. А люди валили на спектакль гурьбой, истосковавшись по истинным человеческим чувствам. Шли на Зинаиду Райх. Из тишины зала доносились всхлипывания и сморкания. Критики отмечали, что «на сцене была необыкновенно элегантная, утонченная французская красавица».

Она разрывалась между чувством и моралью, между страстью и нравственностью. И даже прекрасный Арман (актер Михаил Царев) «был простоват» рядом с этой «абсолютной женственностью». Ему не хватало естественной раскованности истинного аристократа.

И лишь Мейерхольд знал, что он прав. Несмотря на суровое время, он должен был поставить Дюма, чтобы дать возможность Зинаиде пережить и отпустить на волю свою прежнюю страсть к Есенину...

Тайные свидания. После Америки, после разрыва с Айседорой Дункан, после того, как Зинаида стала актрисой самого авангардного театра, красивой и благополучной супругой популярного режиссера, Есенин снова влюбился в свою бывшую жену...

Зинаида Райх тайно встречалась с ним в комнате своей подруги Зинаиды Гейман. Но Гейман не сказала ей, что Мейерхольду все известно, что однажды вечером он брезгливо смотрел в глаза своднице: «Я знаю, что Вы помогаете Зинаиде встречаться с Есениным. Прошу, прекратите это: если они снова сойдутся, то она будет несчастна...». Подруга спрятала глаза, пожала плечами, мол, это ревность, фантазии воспаленного воображения...

А Сергей Есенин страдал без детей, ревновал и желал Зинаиду, чей успех в Москве и Петербурге затмил успех Айседоры Дункан. Но... на одном из свиданий Райх сказала бывшему мужу, что «параллели не скрещиваются», все, хватит, она не бросит Всеволода. Хотя кое-кто и злословил о ее патологической зависимости от Есенина, что если позовет, так она и зимой босая побежит. С этой зависимостью бороться было сложно...

После смерти поэта Райх подарила Гейман фотографию с надписью: «Тебе, Зинушка, как воспоминание о самом главном и самом страшном в моей жизни – о Сергее»...

Душа страдала по-своему. У Мейерхольда были основания для беспокойства. Зинаида даже на сцене не контролировала себя. Играя городничиху, так щипала дочку, что та вскрикивала по-настоящему. На приеме в Кремле разъяренно набросилась на самого Михаила Калинина: «Все знают, что ты бабник!». Любой насмешливый взгляд в свою сторону воспринимала в штыки, могла тут же закатить истерику...

Поэтому здоровье жены волновало Мейерхольда больше, чем связь с Есениным – тот ведь после Америки тоже сам не свой, говорят, у него участились приступы эпилепсии...

…О смерти Есенина Мейерхольдам сообщили по телефону. Зинаида с искаженным лицом кинулась в прихожую:

– Я еду к нему!

– Зиночка, подумай...

– Я еду к нему!

– Я еду с тобой...

Зинаида Райх и Всеволод Мейерхольд у гроба Сергея Есенина

Всеволод Эмильевич поддерживал Зину около гроба Есенина, когда она кричала: «Сказка моя, куда ты уходишь?», закрыл спиной от бывшей свекрови, когда та заявила при людях: «Ты во всем виновата!». Сопровождал повсюду, не спускал глаз – только бы не было срыва, только бы все обошлось...

Зинаид Райх и Всеволод Мейерхольд остались жить. Но недолго...

Перед грозой. В 30-е годы дом Мейерхольдов считали одним из самых благополучных и гостеприимных в Москве. Говорили, что Зинаида опять накормила всякими вкусностями, а уж сама-то как хороша: известная актриса, красивая женщина, муж просто боготворит ее.

Правда, сын Костя заставил немного поволноваться – организовал в школе «Лигу справедливости», написал «Устав», «Программу», выпустил газету «Альянс» – чтобы не было любимчиков, чтобы учителя заслуженно ставили отметки, чтобы родители своим положением не влияли на оценки детей... В общем, Мейерхольд с трудом, но все-таки отстоял своего пасынка, уладил «бунт против партии»...

...Но товарищи с Лубянки решили не рисковать и взяли режиссера на заметку...

Параллели не скрещиваются. Наступало время, когда кругом были одни «враги». В 1938-м появились статьи о «мейерхольдовщине». Под этим подразумевалось тайное пристрастие режиссера к буржуазному искусству. Мейерхольду не дали звания Народного артиста СССР, театр закрыли. А город давно уже содрогался по ночам от резкого звука подъезжающих автомобилей – проводились нескончаемые аресты. Всеволод Эмильевич сильно поседел и постарел...

...Его пока не трогали, но удручало другое... В 1939-м болезнь жены обострилась. Зина кричала через окно милиционеру-охраннику, что любит советскую власть, что зря закрыли театр, потом написала яростное письмо Сталину. Кидалась на детей и мужа, говорила, что не знает их, пусть идут вон. Пришлось привязать ее веревками к кровати. Но Мейерхольд не отдал жену в сумасшедший дом: кормил с ложечки, умывал, разговаривал с ней, держал ее за руку, пока не уснет.

Спустя несколько недель она спокойно проснулась, посмотрела на свои руки и удивленно сказала: «Какая грязь, какая грязь...». Зинаида снова вернулась к нормальной жизни – муж снова спас ее... Но до трагической развязки оставалось несколько недель...

...Мейерхольда взяли в Питере. В это же время в московской квартире проводился обыск. Зинаида понимает, что мир рухнул, что мужа – единственно верного и настоящего друга жизни – она больше не увидит, но еще не знает, что впереди ночь, которая станет для нее роковой – с 14 на 15 июля 1939 года.

...Тело актрисы с многочисленными ножевыми ранами нашли в кабинете, а в коридоре с разбитой головой лежала домработница, спешившая на крик хозяйки.

Захоронение Мейерхольда в братской могиле Донского монастыря. На Ваганьковском кладбище кенотаф

Всеволода Мейерхольда расстреляли как «шпиона английской и японской разведок», продержав несколько месяцев в тюрьмах и забив до неузнаваемости. Где лежит его тело, неизвестно до сих пор, но судьбе было угодно, чтобы Есенин, Райх и Мейерхольд и в другой жизни были вместе.

Зинаиду похоронили на Ваганьковском кладбище, недалеко от могилы Есенина. Через некоторое время на памятнике Райх появилась еще одна надпись – Всеволод Эмильевич Мейерхольд.

фотки по ссылке

http://telegrafua.com/country/14445/