ТРИ ВОПРОСА К ДИПЛОМАТИЧЕСКИМ ТВИТАМ УКРАИНЦЕВ
15:4417 НОЯБ, 2015
МИР
АЛЕКСЕЙ ТОКАРЕВ
ФОТО: МАРК МАРТЕН

Постпред Украины при ООН Юрий Сергеев по итогам парижских терактов призвал в твиттере «искать женщину, имя которой — Россия». Специально для «Защищать Россию» старший научный сотрудник института международных исследований МГИМО Алексей Токарев размышляет, почему официальная дипломатия не всегда догоняет сетевую.

В своем аккаунте господин Сергеев написал дословно следующее: «В парижской трагедии „ищите женщину“ — cherchez la femme — и имя ей — Россия. Ждем приглашений от #РФ присоединиться к борьбе против террора». Следующим шел твит на французском, причем в нем слова «присоединиться к борьбе против террора» были взяты в кавычки, явно обозначая саркастичность высказывания дипломата. Способ, тональность высказывания и национальная принадлежность ООНовского чиновника, вопреки мнению официального Парижа и признанию ИГ в авторстве терактов приложившего нашу страну твитом, позволяет поставить три простых вопроса.

Насколько мнение, выраженное в личных аккаунтах в социальных сетях, может считаться официальным?

После того, как интернет зашагал по просторам планеты в начале 21 века, стало понятно, что его использование дипломатами и госслужащими — дело времени.
Передовиками этого производства стали США — в те давние времена, когда российская пропаганда не реагировала на активные твиты официального представителя Госдепа Джен Псаки, как на красную тряпку. Сначала госсекретарь Кондолиза Райс — бывший советолог, известная по игре на пианино, любви к авангардному балету и прекрасному знанию русского, сформировала в структуре Госдепа специальный отдел. Он занимался поиском данных — достоверных и наоборот — о США, распространяемых в соцсетях. Сменщица «Конди» Хилари Клинтон пошла еще дальше, настояв на личном участии американских внешнеполитических чиновников в цифровой дипломатии. Именно тогда Госдеп активно вышел в интернет, а послы США по всему миру стали заводить аккаунты в социальных сетях, чтобы общаться с населением принимающих стран.

Соотношение личного и публичного в каждом аккаунте особое. Одни политики, как бывший глава шведского МИДа Карл Бильдт или бывший посол США в России Майкл Макфол, ведут твиттер сами. За других ввиду их занятости (например, Дмитрий Медведев, Дмитрий Рогозин, Петр Порошенко) контент для соцсетей генерируют пресс-службы, хотя иногда политики могут нажать несколько кнопочек на планшете и сами. Барак Обама, когда пишет сам, указывает «OB» — это значит, пресс-служба не причастна к твиту. Так было, когда американский президент поздравлял сборную США по хоккею с шайбой с победой над россиянами в Сочи-2014. Американцы выиграли по буллитам — в овер-тайме американский же судья не засчитал спорную шайбу россиян из-за сдвинутых ворот. Тогда специфику хоккейного судейства обсуждал лично Владимир Путин. Президент Обама не упустил случая уколоть российского коллегу в соцсети, напрямую никак не упоминая о нем.

Известны случаи, когда не чиновники становятся блогерами, а наоборот: массовый призыв активных пользователей соцсетей в большие серые здания состоялся на Украине после Евромайдана. Правда, реальной власти хипстеры не получили, став советниками, помощниками и депутатами Верховной Рады.

В России ярчайший пример, когда известный больше как пользователь соцсетей, нежели как чиновник человек занял высокий пост, — Мария Захарова. Должность замруководителя департамента печати и информации МИДа она сменила на более короткую и весомую «официальный представитель», став директором родного департамента.

С одной стороны, в твиттере Юрия Сергеева указывается, что все твиты отражают только его персональное видение. С другой, ровно над этими словами напечатано, что он — посол и постоянный представитель Украины в ООН, а в качестве сайта указан официальный домен украинского МИДа. На следующий день после парижской трагедии господин Сергеев написал: «Если сотни русских зомби-ботов пишут тебе „гневные“ сообщения — значит, ты сделал правильный вывод». В данном случае социальная сеть, безусловно, является опубличенным дипломатическим каналом. Господин Сергеев, по сведениям «Коммерсанта» собирающийся покидать работу в ООН и возвращаться на Родину, позволяет себе откровенно политические высказывания, далекие от тихой дипломатической работы.

При этом даже если российское внешнеполитическое ведомство пошлет официальный запрос или вызовет украинского посла в Москве на Смоленскую набережную, украинский МИД всегда сможет сослаться на неофициальный характер заявлений постпреда в ООН.
Насколько этично использовать трагедию для реализации политических целей?

Неэтично. Но так делали все и всегда. Иногда мораль можно сохранить. При любых хлопках в России в 90-е официальные представители силовиков тут же заученно говорили: «Возможен чеченский след», превратив фразу чуть ли не в мем. 9 сентября 2001 года первым Джорджу Бушу с соболезнованиями американскому народу позвонил Владимир Путин. Тогда отношения с Западом вообще и США в частности были едва ли не повторением медового месяца друзей Бориса и Билла. Но и в обратной ситуации российский лидер при реализации государственных интересов мог проявлять человечность. Когда в 2010 году на фоне совсем похолодавших после 08.08.08 отношений с Западом под Смоленском разбился Ту-154, обезглавив польскую элиту, премьер Путин вместе с премьером Дональдом Туском прибыл на место катастрофы, чтобы возложить цветы. Туск стоял на коленях и молился. Путин потом его обнял. Когда в 2014 году Боинг-777 «Малазийских авиалиний» был сбит ракетой «Бук-М1» на юго-востоке Украины, российский президент в срочном ночном обращении выразил соболезнования родственникам. В недавней трагедии с российским самолетом президент США предпочел стать белой вороной, не выразив соболезнования российскому коллеге, но, как выяснилось позже, он принес их на личной встрече в кулуарах саммита G20 в Турции. Парижские теракты после обязательных соболезнований трагедии французского народа российский МИД официально комментирует в стиле: «Мы надеемся, что НАТО пересмотрит курс», имея ввиду необходимость совместных усилий по борьбе с ИГ, а не препирательств, кто лучше — Асад или светская оппозиция ему.

Трагедии были и будут. Равно как и использование их политиками для достижения собственных интересов.
Почему, несмотря на официальное заявление Парижа об ИГ как исполнителе, украинцы винят Россию?

Россия стала для части украинского массового сознания коллективной Америкой, жидомасонами, правительством, соседями и судьбой — субъектом, на который в любом случае возлагается вина. После парижских терактов в украинской блогосфере заметно выросло число публикаций на тему «Европейцы, отбросьте двойные стандарты!». В них авторы призывают не разделять террористов на плохих и хороших и напоминают, что «российско-террористические войска по-прежнему оккупируют Донбасс и Крым». Французам и — шире — европейцам припоминают высказывания топовых политиков на тему украинского кризиса: «надо разрешать дело миром», «нельзя использовать военные методы», «следует прийти к соглашению за столом переговоров».

Не стоит искать единого заказчика или руку Госдепа, как по обыкновению делают у нас пропагандисты-конспирологи. Это реальное отображение одного из паттернов современного антироссийски настроенного украинца.
Стремление обвинить Россию даже в парижских терактах вполне вписывается в его картину мира. Юрий Сергеев пытается ее лишь подрисовать. Вопросы этики, надо полагать, волнуют его в последнюю очередь.