Накормили, уложили спать, разбудили через три часа, дали с собой бутерброды и термос с кофе. Каким-то чудом втиснули в машину еще одну коробку с медикаментами, майками, трусами и носками.

Граница. Россияне досмотрели, заставили раскрыть несколько коробок.

ДНР — досматривать не стали вообще.

— Мы же видим, что вы везете (на коробках были надписи: «Ане в Макеевку детские вещи и смеси», «Абхазу в Пятнашку», «Рыцарю в Горловку медикаменты»). Спасибо вам. Проезжайте. И — внимание! Слушать и запоминать! НЕ ШАСТАТЬ! Приспичит — садись писать на осевой! Никаких кустиков в зеленке!

Поехали.

Эту дорогу, от Успенки до Иловайска, я боялась больше всего. Там год назад были страшные бои. Думала, придется объезжать воронки. Ан нет! Дорога — как полотенце. Новая! Хотя по обочинам между деревьев можно рассмотреть остовы сгоревших легковушек, мордой в сторону России.

Попыталась представить, как здесь гибли люди, пытавшиеся убежать от войны... Быстро-быстро отогнала мысли. Надо ехать дальше. А по пути, сколько хватает глазу, засеянные поля.

Иловайск.

Школа, где был тот страшный бой, восстановлена. Город выглядит вполне благополучно. Чисто, люди спешат по своим делам, что можно было восстановить — восстановлено. Что разрушено необратимо — мусор убран, только остовы домов — трубы... «Трубы печей Хатыни»...

Не думать! Ехать дальше!

Горловка. Восточная ее сторона. Там встречали моего попутчика. Выгрузили часть коробок, попрощались.

Повернула на Макеевку. Там ждет Аня — мать двоих близнецов пяти месяцев, муж погиб в Логвиново. Созвонились, встретились у храма. Доставлена еще часть коробок.

Здравствуй, Донецк мой!

На въезде блок-пост. Остановилась сама.

— Ребята, я на Родину приехала!

Попыталась предъявить им какие-то документы...

— Дорогу-то знаете? Вам куда?

— Мне сначала, наверное, на Текстильщик.

— Ну, это прямо-прямо, потом через Южный вниз

— Разберусь! Я же домой приехала...

У каждого из нас в городе, где вырос, есть районы, в которых ни разу не был. Как Текстильщик для меня. Пришлось несколько раз останавливаться, чтобы спросить дорогу.

Я только подтормаживала, а уже к машине шел человек: «Вам чем-то помочь?»

Добралась.

Ничего не знаю, кроме адреса. Звоню в квартиру №55. А там — никого. Оппа...

Ну, думаю, должны же появиться!

Стою у машины во дворе, курю.

Бабах! И еще раз — бабах! Я шуганулась.

Дите лет шести на качельках:

— Тетя, не бойтесь, это далеко!

Меня как обожгло. Затрудняюсь определить — чем. Но то, что среди прочего и стыдом — точно.

Из подъезда вышел дядько лет эдак шестидесяти.

— Вы к Боне?

— Я не знаю! Я в 55-ю квартиру.

— Кого вы ждете?

— Не знаю!

— Ну... Хорошо. Разберемся.

Дядька ушел. Минут через 15 прибежала Нина, хозяйка 55-й квартиры, жена ополченца, раненого еще в Иловайске.

Оказывается, дядька позвонил Нине, что вот, ждут здесь, а Нина работает совсем рядышком, на рынке Сокол.

Впустила в квартиру, сказала, что муж вот-вот вернется из поликлиники, показала, что есть, где прилечь, выдала полотенца и убежала работать дальше.

Квартира как квартира. Обычная. На 4-м этаже девятиэтажки. Видно, что люди жили, не бедствовали. А вот стекол нет ни одного, окна закрыты пленкой. В соседнем подъезде — прямое попадание в квартиру на втором этаже. Ну и ничо. Швеллерами подперли, мусор убрали, и нормально. Даже лифты работают.

Я отправилась в душ, попила чаю, а потом спать.

Проснулась от голоса:

— Ой, а это кто тут спит на моей кровати? Кто пил из моей чашки? Я Сергей. А ты кто?

Нина успела мне рассказать, что Сергею только месяц как сняли аппарат Илизарова, и правая рука еще плохо работает.

— Здрасьти! А я вот, приехала. Как рука?

Сергей медленно, старательно, видно, что тяжело, скручивает кукиш:

— Не дождутся! Ну, раз приехала, то давай сейчас быстренько кушать — и поехали развозить, что привезла.

Об этом хочу сказать отдельно. Меня везде кормили. Отказаться невозможно, капризничать неприлично, так что приходилось есть. Только просила, чтоб поменьше накладывали.

...И мы поехали.

Сначала на автостоянку недалеко от Южного — передать коробки и сумку в Пятнашку Абхаза. Там нас уже ждал посеченный осколками джип и два парня. Они вытащили коробки с надписью «В Пятнашку» и с детской непосредственностью прямо на автостоянке стали разбирать привезенные подарки — футболки, трусы, носки, пластыри, жгуты, всякую перевязочную стерилку и две бутылки абхазского коньяку.

— А вот это мы не возьмем. Спасибо, но не возьмем!

— Ребята, всего две бутылки хорошего коньяку!

— Нет. Мы не пьем совсем. Сухой закон — и никаких исключений, так что не возьмем. Выпейте вы за нашу удачу!

Дальше меня ждали на Крытом рынке. Очень ждали! Ждали инсулин. Боец ждал инсулин для своих жены и пятилетней дочери.

— А как же вы обходитесь?

— Ну... нормально... В апреле выдавали, девчонки растягивали как могли, так что очень-очень большое вам спасибо! Этого моим девкам месяцев на пять хватит!

— А ты сам как?

— А я сам отлично! Утром сменился с... ну, мы на мариупольском направлении стоим на «нуле», и приехал вот вас ждать.

— Возьми вот пару коробок нейрорубина, это...

— Я знаю, что это. Это просто отлично! Отдам Офицеру, ему сейчас нужнее, а у меня контузия была легонькая, да и прошло уже все.

Дальше поехали отдавать операционные принадлежности.

Потом все просто закружилось — человек, чей номер телефона был на очередной коробке, со словами благодарности забирал посылочку, и я ехала дальше...

Детское питание в Дом малютки...

Вроде на сегодня программа выполнена?

Раздала все!

Только дома у Сергея еще стоит сумка с медикаментами для его подразделения, но это он отвезет сам.

В тот день я наколесила по городу 140 километров.

Прекрасный мой Донецк!

Чистый, ухоженный, с заботливо залатанными дорогами, с цветущими розами, с золотыми куполами храмов, с новыми высотными домами, прекрасно вписавшимися в облик того, старого, родного мне Донецка, который я помню.

С доброжелательными людьми на улицах, чья первая фраза всегда была: «Вам чем-то помочь?»

С израненными домами, ни одного со всеми целыми стеклами. Латают в основном пленкой.

С парнями в камуфляже, всегда доносящими окурок до урны.

С работающим общественным транспортом и светофорами.

Автобусики и трамваи старенькие, залатанные, но весьма бодренькие.

Машин на улицах мало. Экономят бензин, с бензином перебои. Стараются перейти на газ, газовые заправки работают лучше.

Я-то заехала с полным баком, и была уверена, что мне на 3-4 дня хватит.

Вечер.

Нина пришла с работы, хлопочет на кухне, разговариваем...

— Когда по Соколу ударили, это точно была попытка прорыва в Донецк. Марьинка — она ж вон, напротив. Укропская ДРГ проходы щупала. Сначала у меня за спиной упало два снаряда, осколков не было, но сразу все загорелось. И тут же минут через пять появился темно-синий микрик, откатилась боковая дверь, и оттуда по нам стали стрелять из гранатомета.

Я стою, мой прилавок как раз в первом ряду, и вижу его — глаза в глаза. Он стреляет, а я как окаменела. Я двинуться не могу! Какой-то мужик меня сбил с ног, закатил за холодильник...

Наши приехали быстро, но, похоже, тот микрик так и не поймали.

А как Текстиль обстреливали? Этого — тычет пальцем в мужа, — как обычно, нет, я одна, снаряды летят между домами, один в соседний подъезд бахнул, все трясется, стекла сыпятся, грохот, а я вот тут на кухне сижу и ору.

Бежать? А куда бежать?

Это просто чудо, что тогда никто не погиб! Попадание было в пустующую квартиру, а так — ну, контузии были, ну, посекло многих стеклами и осколками, но хоть все живы.

Вот зачем такое перемирие? Гнать их надо отсюда! Укры не успокоятся, пока их не придушат. И технику к нам везут и везут! Это перемирие? У меня мама в Запорожской области, звонит: «Доченька, мимо моей хаты ото ж на вас пойихало».

Гнать их надо. Перемирие без толку.

Включен телевизор, там — прямой эфир с Захарченко.

— Когда наконец в городе будет бензин?

— Через три дня будет, потерпите немного.

А я наконец-то дозвонилась до одноклассницы. Точнее, она перезвонила на мой неотвеченный.

— Это кто?

— Витка, это я!

— Ты где? Ты в Донецке?! Где? На Текстиле? Там нехорошо, там стреляют! Черт, уже вечер, не доберешься ко мне...

— Я на машине!

— Тогда давай срочно и никаких разговоров!

Нина, Сергей, спасибо вам, ребята, но я очень хочу к однокласснице. Я поехала?

— Куда?

— К Травматологии.

— А-а-а. Ну туда езжай. Там спокойней, чем у нас.

— Да не в этом дело. Там одноклассница!

— Давай-давай, в любом случае езжай, завтра утром звони, разберемся, что дальше.

Назавтра я собиралась на Мушкетовское кладбище — привести в порядок могилу бабушки и папы.

...Фонари на улицах вполне себе исправно светят, светофоры работают, патрули стоят. У выезда из Текстильщика на Мариупольскую трассу остановили.

— Добрый вечер. Куда?

— В центр. К Травме.

— Документы?

— Пожалуйста.

— Давай, быстренько. Не надо по ночам ездить! Дорогу знаешь?

— Это мой город, я здесь родилась и выросла!

— И как он тебе сейчас?

— Все равно любимый и прекрасный!

— Давай, езжай, удачи!

Витка. Одноклассница. Последний раз виделись в 1983 году, летом, когда я приезжала с годовалым сыном к родителям. Не разъехались колясками, подняли глаза и с визгом кинулись обниматься.

Тогда мы были молодые и красивые.

А сейчас... просто красивые, вот!

Виткин сын — доцент философского факультета университета. Доцентом стал после того, как 40% универа отъехали в Винницу.

Рассказывал, как они год назад «брали ОГА».

— Да ни нафиг нам та ОГА не нужна была! Нужно было, чтобы сессия состоялась, времени уже не оставалось совсем, а депутаты разбежались.

Да, мы их свозили насильно, искали ночью по городу и свозили, чтоб, заразы, исполнили свой долг и проголосовали.

«За», «против», не важно. Главное, чтобы состоялась сессия!

А самым главным человеком во «взятии ОГА» была бабушка-вахтерша.

— Вы это тута чего надумали? Тута ковер!!! А ну мне не топтать! Обходить ковер, засранцы, ноги вытирать или никого не впущу!

Мы обходили.

У Витки прошлым летом при обстреле Гладковки погиб отец.

Муж, бывший инженер-шахтостроитель, горюет о пропавшей на Песках дачке, которую очень любил, где восстанавливался после инфаркта, выращивая какие-то невероятные двухцветные розы.

Живут, говорят, «теперь очень хорошо» — ДНР с февраля выплачивает пенсии.

Ну... говорили-говорили-говорили обо всем. О юности, о школе, об общих знакомых, о войне...

После полуночи началось. Бах! Бах!

— Это далеко, это на Спартаке.

И еще, и еще!

— А это уже поближе, это аэропорт...

Через несколько минут — ш-ш-ш-ш... ш-ш-ш-ш-ш-ш...

— А это ответка пошла.

— Так наши отвечают?

— А то! Не отвечали бы, укры бы уже город стерли!

Мигнул свет. Третий час ночи.

— Давай наконец спать.