Запад без СССР: мир идет к идеологическому взрыву

Сложившаяся некогда система биполярного мира не только способствовала техническому развитию в армиях геополитических противников – СССР и США – но и стимулировала творческий поиск идеологии. США пытались противопоставить свою "свободу", которую теперь, когда СССР исчез, противопоставить некому. С одной сторорны, мы проиграли Холодную войну и после распада СССР образовался новый мир гегемонии США. Но, с другой стороны, именно Холодная война дала шанс новой системе многополярности - ведь во время противостояния США и СССР технологии и капиталы передавались странам третьего мира, и тем самым Америка лишилась абсолютной силы. В этом проявляется неоднозначность итогов Холодной войны как триумфа американской гегемонии. О Западе без СССР  рассуждает философ, политолог, профессор МГУ Александр Дугин.

Вопрос: Александр Гельевич, уже более 20 лет в мире нет такого мощного полюса, каким был СССР. Много рассуждений идет о причинах развала Советского Союза, о том, что нас ждет дальше. А как вы считаете, каким стал Запад без СССР? Как повлияло отсутствие второго полюса на Запад?

Александр Дугин: СССР и отсутствие СССР может быть рассмотрено на нескольких уровнях. Вот давайте посмотрим с точки зрения идеологии. В период существования СССР, после Второй мировой войны, когда была одержана совместная победа либералов и коммунистов над странами оси, то есть над национал-социализмом и фашизмом, в мире сложилась двухполюсная система. В идеологическом смысле это означало, что теперь существует две мировых идеологии: либерализм - он же буржуазный капитализм, и, соответственно, с другой стороны - коммунизм и социализм. Две идеологические модели, которые оспаривали друг у друга право на выражение самого духа современности. Капиталисты-либералы считали, что они представляют последнее слово прогресса, развития и просвещения. И вот исчезновение СССР на идеологическом уровне означало фундаментальную и, может быть, решающую, необратимую победу либерализма и буржуазного капитализма в борьбе за наследие модерна, духа современности. Оказалось, что социализм был не той фазой, которая следует за либерализмом и которая является более продвинутой и современной фазой, течением внутри модерна, а является шагом в сторону. Конец СССР был также фундаментальным историческим аргументом поражения коммунистической идеологии в битве с либералами за право представлять новое время.

Мир без СССР – это мир победившего либерализма, который стал доминирующей парадигмой всего человечества, и из двух идеологий осталась только одна – всемирная идеология либерализма, либеральная демократия, капитализм, индивидуализм, буржуазное общество в его современном состоянии. Мир без СССР – это мир проигравшего социализма, который отправился в историю вслед за фашизмом и коммунизмом, проиграв историческую дуэль. Это фундаментально изменило все, в частности, это отменило возможность выбора идеологии. Если мы хотим во всем глобальном мире быть принятыми в мейнстрим, в истеблишмент, если мы хотим, чтобы нас рассматривали как людей, соответствующих нормам, а не маргиналов, не радикалов - мы должны признавать догматические основы либерализма: индивидуализм, право частной собственности, права человека, избираемость всех органов, и, соответственно, то материальное неравенство, которое реализуется в ходе экономической деятельности с признаваемыми номинальными стартовыми условиями. То есть эти догмы либерализма сейчас являются нормой, тот, кто отрицает либерализм, тот уже выглядит не как представитель другой, альтернативной идеологии, а как маргинал. Именно это получил мир без СССР.

Мир без СССР - это совершенно иной мир во всех смыслах.

Теперь второй вопрос – с геополитической точки зрения. СССР и его противостояние Западу представляло модель баланса сил, где две гегемонии, две сверхдержавы реорганизовывали в своем противостоянии все остальное пространство. И то пространство, которое занимали страны, к ним присоединившиеся, оно тоже было обусловлено позиционным могуществом двух главных игроков. Баланс могущества СССР и США определял политическую структуру всего остального мира, и если мы отвлечемся от идеологии, мы увидим мир, состоящий из двух гегемоний, двух полюсов – антагонистических, конкурирующих между собой, но которые создавали между собой определенные условия миропорядка.

Крах СССР, распад социалистического лагеря, крах всей советской модели означал переход от двухполярности к однополярности. Когда в мире существовали две гегемонии, те страны, что находились на уровне "неприсоединения" и отказывались делать четкий выбор в ту или иную сторону (США или СССР), получали пространство для политического маневра, в некоторых случаях довольно большо маневра - это видно на опыте Индии. Она была во главе движения "неприсоединения". Можно спорить о том, насколько широки были возможности тех, кто отказывался вставать на ту или иную сторону, но, тем не менее, основная стратегическая архитектура мира основывалась на принципе противодействия двух сверхдержав. Когда одной из этих сверхдержав не стало, вместо двухполярной модели мы пришли к однополярной. Это фундаментально, поскольку два полюса двухполярной модели представляют собой систему, организованную по принципу "плюс и минус" и неважно, кто кого считал империей зла – мы считали их, они считали нас – это обычная история в международных отношениях. Пара "друг-враг" определяет идентичность каждого из участников, но когда эта двухполярная система была сломлена, оказалась совершенно новая система "центр-периферия", где есть только один абсолютный полюс. Это американская сверхдержава, развитый "цивилизованный" запад, ну и по мере удаления от этого ядра, от этого центра, от этого полюса находятся периферийные страны, менее развитые, менее цивилизованные. То есть мир без СССР – это мир, построенный по совершенно другой геометрии. Если говорить о теориях, например, в рамках американского неореализма, то один из основателей американского неореализма Кеннет Уолш был сторонником двухполярной гегемонии, а Джилстон был сторонником однополярной гегемонии, это теория гегемонической стабильности. Таким образом, мир без СССР – это мир, созданный по совершенно другой матрице, другой миропорядок.

Ну, и третье, что можно сказать: после того, когда СССР рухнул в 90-х годах, оба этих момента, о которых я говорил, были очень четко и предельно емко осмыслены – на идеологическом уровне Френсисом Фукуямой, который заявил о конце истории как о тотальной победе либерализма в глобальном масштабе; и другая точка зрения - о начале однополярного мира. То есть факт крушения СССР был осмыслен на Западе в идеологическом и геополитическом, стратегическом ключе. Ну и конечно, очень плохо осмыслен нами, потому что мы находились, и в значительной степени до сих пор находимся в контузии – мы не осмыслили конца СССР, у нас нет ясного представления о том, что произошло, такого ясного, как у американцев или представителей другого мира. Мы не можем даже рационально отнестись к этому, поскольку это событие было для нас шоком, от которого мы, конечно, еще не оправились. А в 90-ые годы, когда для Запада стало очевидно поражение СССР в Холодной войне, то есть переход от двух конкурирующих идеологий к одной - общеобязательной теперь, доминирующей, либеральной идеологии, возник определенный спор, уже на Западе, является ли это окончательным и бесповоротным, как считал Фукуяма, или этот однополярный мир и будет лишь неким временным миропорядком и затем сменится иным.

Мы можем подвести первые итоги двадцатилетия без СССР, сказав, что однополярный момент постепенно уступает нарастающему многополярному моменту. Таким образом, однополярность пока сохраняется, но уже мы видим некоторые смутные очертания грядущей многополярности. И это очень важно: мир с СССР, который был понятным для Запада в 90-ые, становится все более и более проблематичным в новой конфигурации сил по мере того, как Америка не справляется с задачей организовать эффективное управление глобальной гегемонией. И на уровне идеологии идут тоже очень интересные процессы – капитализм праздновал свой триумф в 90-ые годы и в принципе был готов отменить либерализм как идеологию, так как он стал не просто идеологией, а чем-то само собой разумеющимся.

Сейчас Запад подвергается фундаментальной внутренней имплозии, внутреннему идеологическому взрыву, поскольку остался без противника, который мог бы держать его в неких идеологических рамках, потому что либерализм был очень убедителен, лишь когда он сопротивлялся тоталитаризму.

Людям предлагалось: "либо свобода - либо несвобода", либерализм выбирали по принципу противоположному, обратному – если мы не хотим тоталитаризма, то мы хотим, значит, либерализма. Ну а сегодня тоталитарных режимов, в принципе, почти не осталось, либерализму в полемическом смысле больше делать нечего. В той или иной степени демократические ценности утвердились повсюду, и вот люди столкнулись уже не с тем, чтобы противопоставлять либерализм нелиберализму. Он уже победил – и что? Это лучший из миров? Разве он снял основные проблемы? Основные страхи? Сделал ли он мир более справедливым? Сделал ли он нашу жизнь более счастливой? И отрицательный ответ на этот вопрос сегодня выливается не в то, чтобы люди переходили от либерализма к коммунистической идеологии, например, как к базовой и главной критической и оппонирующей теории. А сегодня это недовольство либерализмом размывает его изнутри, либерализм оказывается для многих недостаточным, неубедительным, не последним словом, но поскольку отсутствует альтернатива, либерализм начинает разлагаться и подрываться изнутри.

Кризис однополярности и кризис либерализма являются тем, что стоит в центре внимания западных интеллектуалов. Но без СССР – это совершенно другое дело, нежели в эпоху двухполярности, так как кризис и того, и другого никем не может быть присвоен. Если раньше кризис капитализма, в общем, восполнялся, присваивался альтернативной социалистической системе, то кризис однополярности сейчас оставляет расширяющийся вакуум и идеологический, и геополитический, который постепенно заполняется в чем-то исламским фундаментализмом, в чем-то многополярностью, в чем-то критическими настроениями, которые еще не приобрели окончательного, внятного выражения. Но на самом деле победа капитализма стала для либерализма пирровой победой.

Сегодня мы видим, что этот триумф, который многим казался необратимым в 90-ые, оказался на самом деле чем-то совершенно другим, нежели то, за что его приняли в 90-ые годы. Мы, еще раз повторяю, находимся пока в контузии, с нами как с больными надо обращаться, мы умственно неполноценное общество на какой-то исторический период, мы еще придем в себя, но нам потребуется время, усилия. Так вот если на Западе это было понятное явление, то сегодня оно ставится под вопрос.

Даже победив своего главного противника, мировая западная система, по сути, приблизила свой конец. И судьба американской империи, американской гегемонии, и современной однополярности, и победившего либерализма в значительной степени может повторить судьбу СССР. Когда при всей стабильности, при всей видимости контроля, эффективного управления, на самом деле, внутренние системы разложения достигали критической точки, всем нам, кто жил в тот период, казалось, что этого произойти не может. Несмотря на какие-то критические моменты, СССР до последнего производил впечатление очень стабильной, очень мощной контролирующей системы с огромной армией, с КГБ, политическими социальными институтами, и в одночасье этого не стало. СССР не просто пал в войне, как Германия, которая проиграла страшную войну и после этого исчезла. Для того, чтобы победить нацизм, понадобились реальные усилия всего человечества, планета истекала кровью, и союзники, и их враги сражались до последнего. Судьба СССР была совершенно другая - он просто исчез, как будто его и не было, тихонечко тлела кучка партбилетов, и вот героизм Павки Корчагина, великих строек, даже Великой войны были просто забыты и перечеркнуты в обмен на достаточно небольшой кусочек колбасы.

То есть СССР пал из-за таких микроскопических причин, которые на самом деле сейчас выглядят смехотворно, и люди, которые его разрушили, выглядят жалкими и ничтожными. Вот сегодня либерализм может точно так же рухнуть в одночасье, и не надо будет его добивать, судьба СССР явно повторяется сегодня на уровне глобальной системы - так же, как пал могучий Советский Союз, оставив нас в другом мире, в другой реальности. И, несмотря на то, что видимость победы либерализма сохраняется, как абсолютный триумф, в какой-то момент может исчезнуть и глобальная американская империя из-за, казалось бы, несущественной причины.

Вопрос: Вы затронули интересную тему - идеологическую конкуренцию. Поскольку Запад просто не мог победить Советский Союз грубой силой, как это случилось с Германией, так как у нас было ядерное оружие, и открытый конфликт был опасен для всех, Америке пришлось разрабатывать свою "мягкую силу". И во время противостояния с СССР на Западе шел такой творческий поиск идеологических подходов, формирование нужной для противопоставления идеологии. Потому из западного общества изгонялись какие-то присущие ему же органически процессы - они объявлялись коммунистическими или фашистскими. Не принесла ли вред самому Западу такая выборочность в развитии? Что еще разрушительного, как это ни парадоксально, принесла Западу победа над коммунистической идеей?

Александр Дугин: Я не думаю, что Холодная война каким-то образом сказалась негативно на искажении либеральной модели. Как Ницше говорил: "Грехи и добродетели растут в человеке из одного и того же корня". Человек, например, смелый – и на войне это добродетель, но когда он возвращается с войны, он начинает буйствовать, он любит радикализм, его бесстрашие, храбрость может вполне в мирной жизни привести к неуравновешенности, агрессивности и т.д. Точно так крах либерализма и внутренняя имплозия Запада – это не издержки Холодной войны, это издержки победы в Холодной войне. Потому что, когда война шла, у либерализма был самый главный аргумент, который всегда спасал его, когда западное общество оказывалось в критической ситуации. Они показывали пальцем на Советский Союз и говорили: "А вот у них хуже, у их ГУЛАГ, у них нет свободы". И тем самым через обращение к иному либерализм в эпоху Холодной войны решал очень многие внутренние проблемы, противоречия. Наличие такого врага, как СССР, было жизненно необходимо для Запада. Поэтому я думаю, что Холодная война подстегивала Запад, в том числе и развитие "мягкой силы", других технологий, происходили социальные изменения для того, чтобы конкурировать с социальной системой социалистических стран. Все противостояние Советскому Союзу было просто спасительным для западного капитализма во всех смыслах, наличие такой системы было основой гарантов его существования. И потеряв такого противника, начав судорожно искать другого, например, в лице исламского фундаментализма, Запад потерял самое главное (исламский фундаментализм не столь серьезная идеология, как коммунизм, по сравнению с коммунистической системой СССР – это просто посмешище, явление это достаточно серьезное, но не по сравнению с СССР).

Я все-таки убежден, что причина фундаментального кризиса современного западного общества является следствием победы либеральной идеологии, победы Запада над Востоком и исчезновения СССР. И никогда у США не будет больше такого противника, не будет той геополитической ситуации, которая существовала в этой идеологической, геополитической биполярности – никогда такого подарка больше не будет. Либерализм остался один, наедине с самим собой, и вот тут-то всплывет отсутствие в либерализме, как в идеологии, какой бы то ни было положительной программы. Потому что свобода, как ее понимают либералы, это свобода "от", свобода, направленная против государства, тоталитарных связей, против публичных религиозных идентичностей. Когда программа либерализма выполнена, он может только одно – демонтировать самого себя, освободиться от самого себя. Это сейчас и происходит. Поэтому я думаю, что Запад получил удар не от того, что был вынужден с нами конкурировать, а наоборот - от того, что он от этого освобожден.

Вопрос: А был ли абсолютный триумф победы в Холодной войне? Россия исторически прославилась как "кладбище империй". И шведский король Карл, и Наполеон, и Гитлер заканчивали свои завоевания тут. Все упомянутые режимы - часть воинственной Западной цивилизации. И даже наше поражение в Холодной войне – основательно подкосило врага, пирровой победы им хватило, по-видимому, ненадолго?

Александр Дугин: Вот это вы правильно говорите, я тоже так считаю. Хотя это очень обидно, но ведь как было Растопчину, губернатору Москвы, сдавать город в эпоху наполеоновских войн. Как было русским людям отступать в первые годы Великой Отечественной войны. На самом деле вопрос состоит в том, проиграли ли мы в Холодной войне по-настоящему войну, либо мы проиграли очень серьезное сражение, пустив врага в виде либералов, "Эха Москвы" и прочей сволочи прямо в центр нашей русской жизни. Конечно, присутствие оккупантов налицо, оккупанты, гаулейтеры, представители западного общества - они определяют нашу культуру в значительной степени, информационную политику, образование – да, мы сдали Москву. Мы реально Москву сдали. Люди, которые представляют западную гегемонию – они уже здесь, они в центре нашего общества, в 90-ые годы они просто захватили полностью власть. Сегодня мы, конечно, рассматриваем следующий вопрос: есть ли шанс, используя скифскую стратегию, русскую стратегию, а, возможно, и советскую стратегию, заманив врага вглубь своей собственной территории, обеспечить перенапряжение сил, а потом дождаться того момента, когда он просто отсюда сбежит? Когда "Эхо Москвы" начнет собирать свои вонючие чемоданы, чтобы валить отсюда со всеми слушателями. Вот дождемся ли мы этого, чтобы как немцы побежали с Москвы в конечном итоге, или армия Наполеона, дождемся ли мы этого от американцев и глобальной американской гегемонии – это вопрос открытый. Я не знаю, проиграли ли мы решающие сражения или всю войну. Это будет решаться в самое ближайшее время, тот факт, что появился Путин, как явление, как политический феномен – это, в общем, дает надежду, что мы проиграли только сражение. Но может быть, на самом деле и нужно перейти в контратаку, взять реванш. И одновременно затянув либерализм, который поверил в свое глобальное господство, в свою победу на тотальном уровне, быть может, мы приблизили его конец. Хочется верить, что это так, но вопрос пока открытый, очень многое зависит еще и от нас. Если мы сегодня сделаем выбор в сторону того, что мы рабы либеральной гегемонии – все, тогда мы можем сделать эту победу в Холодной войне наших противников по-настоящему совершившейся.

Многое зависит и от нас, и от исламских стран, от Индии, от Китая очень многое зависит. Тем не менее, сегодня складывается впечатление, что, несмотря на бравурные сообщения Запада относительно своей состоявшейся, необратимой, абсолютной и последней финальной победы, о которой мы слышали, возможно, что дело обстоит не так. Сейчас уже с полей сражения звучат гораздо более осторожные донесения, более пессимистические. Они говорят, может быть, нам закрепиться на тех позициях, которые мы имеем сейчас? Оставить в покое те или иные завоеванные нами объекты? Может быть, вывести свои войска из Ирака и Афганистана, может быть, оставить в покое Россию хотя бы на ее территории? Эти голоса все слышней и слышней, но на самом деле я полагаю, что все будет решаться. Даже те события, о которых мы с вами говорим – конец СССР – еще до конца смысл этого мы не понимаем. Не потому, что мы плохо думаем, а потому что этот конец еще по-настоящему не наступил. Поскольку, если на месте двухполярного мира возникнет многополярный мир, может быть, это будет даже и хорошо. Но если рухнет благодаря падению СССР глобальная либеральная гегемония, западная империя, капиталистическая – может быть, это тоже будет нашей победой. То есть, на самом деле, последнюю точку в истории по ликвидации СССР ставить рано. Это открытая тема и она зависит от того, как мы сами, живущие сегодня, будем, во-первых, понимать произошедшее, во-вторых, анализировать настоящее и, наконец, вести себя в будущем.

Вопрос: А если брать не идеологическую составляющую, а военное превосходство? Наблюдается ли сейчас деградация военного потенциала стран Запада? Когда-то конкуренция с СССР толкала на новые, более технически продвинутые совершенствования в армии. Сейчас же мощи военных Америки недостаточно даже для победы над талибами в Афганистане.

Александр Дугин: Я не думаю, что это так, во-первых, талибов победить невозможно – потому что партизанская война неискоренима. Когда человек воюет на своей территории – это война природы против человека, а всегда природа рано или поздно победит. Поэтому талибов или какие-то другие партизанские хорошо укорененные тенденции победить невозможно. И если говорить все-таки объективно, Запад справляется с этим лучше, чем Советский Союз. Я не думаю, что Запад принципиально сегодня находится в таком уж беспомощном положении. Да, он пошел на деколонизацию, но потому что экономический контроль, культурный, информационный, он более эффективный, чем прямое военное подавление. Это просто более успешная форма доминации, которая осуществляется с помощью средств массовой информации, сетей, той же самой "Soft Power" (ведь к ней прибегают не потому, что она гуманнее, а потому, что она эффективнее). Поскольку господство, подавление и утверждение контроля над другими осуществляется с помощью " Soft Power" с большей степенью успеха, это не более гуманное оружие, а более совершенное оружие. Или, например, контроль над бывшими колониями - не с помощью прямого администрирования, а с помощью сохранения в орбите своего влияния. Усиливается доминация. Создание Британского содружества, включающего бывшие колонии, но названные иначе, British Commonwealth of Nations – это более эффективный способ в наших новых экономических условиях эксплуатировать бывшие колонии – это новая форма колонизации. "Soft Power" - это усовершенствованная "Hard Power", хотя и от последней американцы не отказываются. То есть я бы все-таки раньше времени не произносил надгробной речи над западной системой.

Для того, чтобы Запад рухнул, его все-таки надо разрушить, и сегодня есть такие предпосылки. Сегодня мы видим слабость этой системы, возможно, Запад найдет какие-то технологические ходы, чтобы с этими слабостями справиться, и вот пока он не нашел, кто-то, кто играет на противоположной от гегемонии стороне, например, лично Путин, хотя я даже не знаю, Россия ли это, но Путин явно не признает до конца гегемонию, хотя пока ни он не готов, ни наше общество не готово бросить гегемонии прямой вызов, но Путин играет против нее. Против нее играет Китай, но тоже по правилам, тоже на полутонах, против нее играет ряд исламских стран, особенно иранцы, но против гегемонии может играть и еще большее количество игроков, в частности, страны Латинской Америки, Турция, Индия, Пакистан. Вообще, если мы попытаемся внимательно построить реестр контргегемонистских потенций, то мы можем увидим довольно внушительный арсенал могущества, направленного против Запада. Но эти могущества, в отличие от западных могуществ, не объединены. Запад координирует свои усилия: люди, которые управляют Голливудом - это те же самые люди, что управляют Пентагоном. "Гугл" и ЦРУ – это не принципиально разные феномены, это разные департаменты общего стратегического процесса. А противники американской гегемонии разрознены, координация контргегемонистских потенций – вот, что нам необходимо. Сегодня нет Советского Союза, его не может быть, нам надо создать альтернативу совершенно иного толка, многополярную, сетевую, планетарную. Это тесно связано с осмыслением краха СССР, потому что, если мы хотим альтернативы тому, что существует, мы не можем просто возвращаться к возрождению СССР, нам нужно мыслить в совершенно новых терминах. Тематика СССР – это не тематика прошлого, это тематика настоящего и будущего, но осмысление должно быть возведено на качественно новый уровень.

Вопрос: То есть восстановление советской системы, появление нового союзного государства на территории бывшего СССР вы считаете невозможным?

Александр Дугин: На базе советской идеологии воссоздать СССР невозможно и просто нереально. Ни в одной из этих стран, в которых говорят или планируют объединение, нет никаких серьезных сил, представляющих социализм. Советский опыт в прошлом и любые формы объединения и интеграции требуют совершенно новых идеологических, мировоззренческих, экономических, геополитических, концептуальных, теоретических подходов. Поэтому Евразийский союз не может быть воспроизведением ни Российской Империи, ни Советского союза, это совершенно новая концепция, и осмысление ее впереди. Не то чтобы Путин знает, что он будет делать, я думаю, что он во многом действует интуитивно, правильно чертит вектор интеграции, но о структуре этой интеграции, содержании Евразийского союза ни в нашем обществе, ни в постсоветском пространстве ни один человек не задумывался. Поскольку идеологические изменения в нашем мире за последние 20 лет столь стремительны, что у нас просто нет времени, нет возможности их осмыслить. Но, тем не менее, они необратимы, они происходят, поэтому применять к Евразийскому союзу мерки Европейского союза или Советского Союза абсолютно в равной степени неприемлемо. Происходит новое осмысление многополярности, американской гегемонии – что на самом деле могут американцы, а что им неподконтрольно, например, российский либерализм, ведь это же группа продажных, слабоумных, ненавидящих свою страну русофобов, а отнюдь не либералов.

Они действуют разрушительно и выступают против коммунизма, русской идеи, но если спросить, несут ли они ответственность за свои либеральные взгляды, являются ли они либералами законченными, убежденными, сознательными, способны ли они действовать в либеральной парадигме в тех случаях, когда эта либеральная парадигма будет нести с собой не только выгоды, гранты, поездки и доброжелательные похлопывания по щеке американских кураторов, когда придется реально платить за свои убеждения, я думаю, мы будем иметь ту же самую горстку диссидентов, которые производят впечатление городских сумасшедших. Как и в советское время, будет Новодворская, Алексеева, Пономарев - вот они либералы, действительно либералы, и когда либерализм моден, и когда либерализм не моден, и когда за него бьют, и когда за него дают премии. Но их немного - горстка действительно похожих на людей из психиатрической клиники. Это реальные либералы, а те, кто в России старается быть похожими на этих пациентов – это постсоветское конформистское, невразумительное явление, которое объединено ненавистью к России, к нашей истории. Эти люди мыслят себя плантаторами в пробковых шлемах, заехавших к каким-то аборигенам, но на самом деле это не "Бароны де Кустены", которые ездят по грязной немытой России, а это дворня, холуи, которые в отсутствии барина возомнили себя сами баринами. Вот это и есть русские либералы, потому американцы, которые рассчитывают на них, они могут просчитаться, потому что они не либералы, а просто продажная сволочь. Американцы горькими слезами умоются еще от своей агентуры в России, эта агентура действует, пока ей платят.

Елена Свитнева