В моей биографии есть малоизвестный эпизод 1997 года, достойный создания на его основе захватывающего приключенческого фильма-сериала. Судите сами: весна, отряд нацболов — девять человек — во главе с Лимоновым едет участвовать в... Назовем нашей целью участие в отделении Кокчетавской области от республики Казахстан. Областной совет (маслихат), так случилось в тот год, состоял из двадцати двух русских и только двоих казахов. 2 мая в Кокчетаве должен был пройти казачий круг, на котором будет провозглашена независимость Кокчетавской области. Затем за независимость должен был проголосовать маслихат. В случае неудачи мирного пути планировалось вооруженное восстание. Каков сюжет, а?

В марте семиреченские казаки приехали в Москву и просили у нас помощи. Либо деньгами, либо людьми. Денег у нас не было, мы сформировали отряд и поехали.

Что из этого вышло, я вижу, оглядываясь за мое плечо, в ярких сценах. Предлагаю обернуться со мной.

Плацкартный вагон. Заняли два с лишним плацкартных открытых взглядам купе. Пацаны и молодые мужики. В составе отряда: майор-пограничник, старший лейтенант — оперативник милиции, рок-музыкант, студент-геолог, мент из муниципальной милиции, художник, юный татуированный панк, беглый студент с Украины. Ну и я, председатель партии.

В районе станции Белинская, не доезжая Пензы, подверглись обыску московских оперативников. «Пулеметы везете?» Стало ясно, что наш отряд ведут спецслужбы. Еще один обыск за городом Уфа.

И еще один, ночной, где-то между Петропавловском и Кокчетавом, уже на территории Республики Казахстан. Обыскивали хмурые казахи в черных кожаных куртках.

Следующая сцена: перрон ж/д вокзала в городе Кокчетаве. Утро. Перрон весь залит людской жижей — милицией и военными. Гляжу из открытых для высадки дверей вагона, стою за проводником. Ругаю себя матом за неопытность: нужно было сойти с поезда на какой-нибудь станции до Кокчетава. Но теперь уже не поправишь. Первым выхожу из вагона, отряд за мной, решительно шагаем куда-то. По пути меня узнает Галина Морозова, она встречала людей ЛДПР. Должны были приехать, обещали, но никто не приехал.

Далеко мы не продвигаемся. На том же перроне нас берут в плен всех, вместе с Морозовой. Ведут в линейный отдел милиции при вокзале. Сажают в железные клетки. Проводят обыск наших рюкзаков. Называют «боевиками».

Появляется хмурый человек в плаще и кепке. Подполковник Гарт. Приглашает меня к себе в кабинет. Там уже в наличии четыре казаха с видеокамерами и множество милицейских начальников. Гарт (ясно, что потомок ссыльных немцев) читает: «Я подполковник Гарт, начальник линейной милиции г. Кокчетава. Я уполномочен довести до вашего сведения решение Генпрокуратуры Республики Казахстан по поводу проведения казачьего круга в городе Кокчетав. Проведение данного мероприятия запрещено...» Гарт предлагает мне ознакомиться с бумагой и подписать на обороте, что я ознакомлен. Я подписываю. Далее следует неожиданное заявление Гарта: «Вы можете вернуться в Россию, но можете и остаться на территории республики Казахстан при условии, что не будете участвовать в политических акциях». Я: «Мы остаемся, подполковник». Гарт потрясен.

В квартире Морозовой. Три комнаты, первый этаж. Этой зимой в Кокчетаве было тяжело. Отказали и канализационная система города, и электроснабжение. Жители многоэтажек вырыли во дворах землянки. Там готовили пищу на открытом огне. Все леса и рощи вокруг города вырублены. Мы ждем установления связи с казаками. По нашим сведениям не все арестованы. Между тем власти Казахстана серьезно подготовились к русскому казачьему восстанию. Все дороги в город блокированы, ж/д и аэропорт тоже.

У дома Морозовой нас стерегут и охраняют военные и казахская милиция. Каждое утро к нам приходит майор Казахской национальной безопасности Карибаев, рыжеватый, спокойный и умный мужик лет сорока. Он проводит у нас весь день. Беседует со мной до потери сознания, стремясь меня к себе расположить. Цитирует обильно казахского акына Абая и Омара Хайяма. Спрашиваю: «Почему вы нас не арестовали на вокзале?» Смеется: «Еще успеем. А если серьезно, вопрос о вашем аресте обсуждался на уровне премьер-министра. Решили, что арест такого известного человека только повредит Казахстану». Карибаев сообщает мне, что 4 мая специальным указом Совета Министров Кокчетавская область ликвидирована, слита с Северо-Казахстанской, маслихат распущен, так что никакого русского большинства теперь нет.

Неделя проходит в квартире Морозовой. В город нас не выпускают. Майор Карибаев приносит водку и пьет со мной, явно желая, чтоб я разговорился. Я пью, но не рассказываю, рассказывает Карибаев. Ребята ходят злые, матерят казаков — и где они?

На телеграфных проводах висят обрезки телеграфных столбов. Те, что короче, спилены кочевниками с верблюда, те, что длиннее, — с лошади.
На девятый либо на десятый день в квартиру пробирается связной казак. В полной темноте я поднимаюсь с ним на лестничную клетку третьего этажа, он закуривает что-то вонючее и нашептывает мне в ухо нерадостные вести. Когда затягивается, видно, что на руке отсутствуют два пальца. Проведена совместная операция российских и казахских спецслужб по подавлению русского восстания в Кокчетаве. Российские спецслужбы разгромили две базы восстания по ту сторону границы, в Курганской и Омской областях. Арестованы: он перечисляет фамилии организаторов восстания... «А что нам делать?» — задаю вопрос. — «Спасайтесь, хлопцы, как можете... — Молчит. — Есть сведения, что вас в России арестуют, как только вы пересечете границу». И казак уходит в темноте вниз по лестнице.

Ужинаем кашей с тушенкой. Встаю, говорю о ситуации. Восстание подавлено, надежд, что вдруг вспыхнет, нет. Русское восстание подавлено с помощью России, что ни в какие ворота не лезет. Есть сведения, что в России нас арестуют. Нужно принять решение, какие есть мнения?

Мнения они высказали. Потом я сказал мое. Предлагаю не возвращаться в Россию, но пробиваться к нашим в Таджикистан, там стоит 201-я Гатчинская дважды краснознаменная дивизия.

Мои слова тонут в криках «Ура!».

Следующая сцена. Поезд катит сквозь синюю весеннюю степь в город Алма-Ату. До него 1700 километров. Майору Карибаеву я сказал, что желаем посмотреть столицу республики. Карибаев помог нам взять билеты, а вечером перед отъездом (о, Восток — дело тонкое!) приготовил нам бешбармак. Сам. За поеданием бешбармака и прощальными пузырями водки я сказал майору: «Не в службу, а в дружбу, позвоните в Алма-Ату, предупредите о нашем прибытии свою спецслужбу, КНБ. Все равно они будут за нашей спиной. Лучше предупредите, пусть нас встретят на вокзале». Майор соглашается, он и так бы предупредил. Поезд катит, вагон плацкартный, степь синяя. Со всех полок, даже с третьей для багажа, свешиваются ноги в шароварах. Торговки едут в Алма-Ату. Разговор: «Что же вы, русские, нас бросили!»

Великая степь в окнах. На телеграфных проводах висят обрезки телеграфных столбов. Те, что короче, спилены кочевниками с верблюда, те, что длиннее, — с лошади. Деревьев-то в степи нет, на чем мясо жарить?

Далее блистательная сцена на перроне Алма-Аты. Солнце, снежные горы, телекамеры (чуть ли не десяток), человек в темных очках, сопровождаемый похожими на него агентами тоже в темных очках. Человек отрекомендовывается: подполковник Бектасов Алейхан Жилкодарович, КНБ. Его агенты вежливо наклоняют головы. Кадры из фильма — Джеймс Бонд в Центральной Азии. Спецслужбы предлагают отвезти нас в гостиницу. Не очень хочется.

Государственная телекомпания «Хабар» вовсю снимает нас во всех ракурсах и просит у меня большое студийное интервью. Обещаю очень большое интервью, если они помогут нам с жильем — мы неприхотливые, нам бы только устроиться всем вместе. Предлагают поехать к ним в телекомпанию поговорить с их начальством. Садимся все в микроавтобус с надписью «Хабар» и мчимся. Офис компании помещается на центральной площади, рядом с Домом правительства и Дворцом президента. Солнце, южный город, за нами в кофейного цвета автомобиле все в черных очках едут подполковник Бектасов и его агенты. Супер! Чудо! Шпионская сказка! Бондиана!

Квартира в центре Алма-Аты принадлежит матери журналиста Гриши Беденко. Рюкзаки, котелки, спальники, прямо военный лагерь. Между тем мы сочинили себе легенду. Мы — московские журналисты, едем в Таджикистан на поиски пропавшего товарища. Беденко дает нам контакты, он как раз работал в Таджикистане. Там он потерял ногу. Отряд играет в карты, пьет чай, стирает в ожидании отправки.

Спустя еще несколько дней. Офис телекомпании «Хабар». День рождения директрисы Дариги Нурсултановны Назарбаевой, дочери президента. Пока журналисты и приглашенные гости угощаются алкоголем и поют под музыку (караоке, оказалось, — популярнейшее времяпровождение), меня ведут в кабинет Дариги. Перед дверью — очередь с букетами, но меня проводят без очереди. Из-за стола встает высокая молодая женщина в черном брючном костюме, элегантная восточная молодая леди, училась, возможно, в Оксфорде, а уж в элитной школе в Москве — так точно. Светский разговор, жалуется на недостаток телеведущих, в советское время казахский язык зачах. Она читает мои книги. Ей Рерих Владимир, ее заместитель, дал. Пробую использовать ее в своих целях.

— Помогите, Дарига, у вас ведь в Таджикистане находится миротворческий батальон...

Она соглашается, что да, находится.

— Перебросьте нас в Душанбе, у вас же военные «борты» наверняка туда летают?

Она отвечает, что для переброски солдат и снаряжения казахский миротворческий батальон пользуется услугами российского авиаотряда. Предлагает принять участие в скромном «семейном» торжестве по поводу ее дня рождения.

Черт! Придется искать другой путь в Таджикистан. Пьяный казахский журналист, завидев меня, издает крик — Лимонов! Лимонов здесь, в сердце Азии. Протрите мне глаза!

Коллектив газеты «Лимонка». Хотим отыскать нашего журналиста.
В плацкартном вагоне поезда «Алма-Аты — Ташкент». Последний перегон перед последней станцией на казахской территории. Нас, как подушки, потрошили казахские таможенники. Даже две банки с тушенкой открыли, тыкают в них вилкой. Не найдя ничего, отзывает меня в купе проводника длинный мент с желтым кантом на голубом погоне.

— Куда едешь, знаешь?

— Ну в Ташкент пока...

— Там страшно, — казах смотрит мимо меня. — Там люди пропадают. Потом в арыке тела находят. — Он молчит некоторое время. — Когда будут обыскивать, в глаза не смотри, смотри на руки. Ну, бывай, может, свидимся, если тебе повезет.

Я возвращаюсь к своим ребятам. Но молчу про то, что «там страшно».

Вспоминаю последний разговор с подполковником Бектасовым во дворе в Алма-Ате. «Что там происходит, мы не знаем, честное слово офицера, не знаем. С тех пор, как их спецслужбы на нашей территории напали на узбекских оппозиционеров и увезли их, окровавленных, мы прекратили с ними отношения». На встрече с Бектасовым настоял я, хотел провернуть тот же трюк, что и с майором Карибаевым, — дескать позвоните в Ташкент, пусть нас встретят на вокзале. Предупредите соседские спецслужбы.

На вокзале в Ташкенте нас таки встретили. Мы не успели пройти и полсотни метров, как нас окружили хорошо вооруженные менты.

— Наемники?

—Нет.

— Да.

В линейном отделении нас стали оформлять. Я отметил, что почти все менты имеют во рту золотые зубы. Дежурный капитан выслушал от меня нашу легенду: «Едем в Душанбе, коллектив газеты “Лимонка”. Хотим отыскать нашего журналиста, Егорова Игоря Александровича, пропавшего в Таджикистане в конце марта».

— Вы наемники, — уверенно говорит капитан. И улыбается. Целый ряд золотых зубов во рту.

— Нет, мы журналисты.

— Нет, вы наемники. И плохи ваши дела.

Во время разговора я заметил, что капитан разглядывает меня все пристальней. Поразглядывав, он сказал уверенно: «Ты Лимонов. Я видел тебя по телевизору. Тебя казахи показывали».

Поезд «Ташкент — Самарканд». Капитан буквально впихнул нас в уже отходивший поезд. Я полагаю, что он решил избавиться от меня как можно быстрее, поскольку я, шляющийся с отрядом здесь, в сердце Азии, представляю проблему. Пусть эту проблему решают другие — решил капитан.

В поезде тоже были менты. Они медленно приближались к нам, методично проверяя все живое. Однако и тут нам повезло. За пару купе до нас ими был обнаружен бедолага без паспорта, и менты вплотную занялись им. Стали избивать его в купе проводников. А он орал. «Узбекистан не для слабонервных», — сказал я Лехе, муниципальному менту. «Да, Эдуард, — покорно согласился Леха. — Да».

Вокзал в Самарканде, три часа ночи. Я рассредоточил моих людей, рассадив их среди местных. Рядом со мной уселся человек с несколькими мешками свежего чеснока. Вокзал благоухает — видимо, узбеки из деревень привезли на городской рынок дары природы. Моя тактика рассредоточения, разбрасывания славянских рож среди аборигенов пока работает. Менты контролируют зал, но нас еще не обнаружили. В шесть утра в открывшейся кассе покупаем билеты до станции под «немецким» названием Денау (прямо как Дахау). Денау на узбекской территории, но совсем рядом с таджикской границей. От Денау, нам сказали в кассе, можно автобусом добраться до Сариасии, оттуда идет поезд в Душанбе.

В Самарканде. Поезд у нас к самой ночи. Покидаем вокзал, поскольку здесь опасно. Отряды ментов проходят сквозь вокзал во всех направлениях. Кого-то ищут. Может, нас, может, не нас, но нужно оттуда сматываться. Сдаем вещи в камеру хранения. Осторожно, по двое.

Разделяю людей на группы, идем в Старый город.

Идем по голому фактически пространству, по желто-красной земле древней Согдианы, открытые взорам. Какое-то шоссе, пропоровшее частный сектор. На шоссе почти нет автомобилей, прохожих тоже нет. Мимо нас медленно проезжают несколько милицейских автомобилей, но чудесным образом не останавливаются. Почему не останавливаются, выясняется к вечеру. Пока же я жутко ругаюсь, потому что мой отряд норовит сбиться в единое целое, а девять славянских парней в тяжелых ботинках таки смахивают на воинское подразделение.

Женщин вообще не видать. Все чаще встречаются красивые стройные старики в халатах и в головных уборах, называемых «чалма». Запомнился высокий старик в зеленом халате — красный кушак, чалма розовая плюс седая борода. Просто древняя благородная фреска.

В Старом городе, слава Аллаху, есть толпа. Невероятный запах базара: благоухают мешки с изюмом, сушеными абрикосами, какими-то корнями. Продается разноцветный рис. В чистейших мясных лавках горит трава, отпугивающая мух.

Русских лиц не видать. Только в закоулках базара меня узнает пожилая пара. Почти на ходу он роняет: «Тут очень сложно», — и удаляется.

Знаменитые голубые купола мечети Биби-Ханум, жены Тимура. Она построила все за пять лет, пока Тимур был в походе на Китай. Возвратившись, он подумал, что видит мираж.

У старой мечети потрясающие нищие в черных халатах. Перед ними, застывшими в древних позах, — коврики. На ковриках зеленоватые обтрепанные бумажные деньги — «сомы» и монеты. Такое впечатление, что этим «сомам» тысяча лет. Яростный какой-то оборванец начинает, оскалив зубы, орать на нас. Понятно лишь «Америк». До меня доходит, что он принимает нас за американцев. Он курит, и он курит гашиш, этот оборванец.

Пробираемся на старое мусульманское кладбище через пролом в стене за мечетью. Теряемся в его холмах и деревьях так, чтобы нас ниоткуда не было видно. И никому не было видно, разве что птицам сверху.

В Самарканде. Вторая половина дня, в отличие от первой, была зловещей драмой. Нас задерживали, арестовывали и обыскивали ВОСЕМЬ РАЗ! Каждый раз я был уверен, что мы никогда не выберемся из этой страны и что наши трупы всплывут в арыках. Золотозубый, как все они, увешанный оружием старший сержант упоенно показывал мне в здании вокзала, в каких местах он застрелил здесь четверых человек. «Один вон прошлой осенью здесь упал, — указывал он носком сапога. — Я его дострелил. А мы вас за американцев весь день принимали».

После седьмого по счету задержания людьми в штатском, отрекомендовавшимися как «иммиграционная служба», мы, полностью деморализованные, взяли наши вещи из камеры хранения. Шел монотонный азиатский дождь. Мы прошли контроль при выходе на перрон. Медленно подполз поезд. Толпа с мешками в количестве, как мне показалось, многих тысяч человек пошла к поезду. И мы пошли.

Из темноты возник человек с рацией в аккуратном черном костюме. «Таможенная служба! Пройдемте!» За ним стояли еще трое. И к нему шли еще двое.

У него бригада. Все комбаты русские. Сам он член компартии Таджикистана. «Пока я жив, не будет в Таджикистане ваххабитов».
Поезд «Ташкент — Денау» был забит человеческим мясом. Женщины в национальных костюмах — расшитые штаны и платья поверх — сидели на всех полках, свесив ноги. У меня в ногах устроились туркменка и ее мать. От таможенников мы ушли за пять минут до отхода поезда, когда уже потеряли надежду. Появился большой начальник в тюбетейке, узнал меня, велел отпустить. Я пожал ему руку, и мы убежали.

От Самарканда до Душанбе, если по прямой, — рукой подать, но мешают горы. Поэтому поезд идет петлей целую ночь через Карши, вдоль Аму-Дарьи и к Термезу, забираясь на несколько часов на территорию Туркмении.

Денау. Я заранее прикрепил ребят к нескольким узбекским женщинам, к тем, у кого было больше всех ребятишек и мешков. Так, чтобы они, нахлобучив кепки, тащили ребятишек и мешки. Маневр удался. Правда, я, их командир, совершил перед самой высадкой дисциплинарный проступок — сунул под язык щепоть зеленой гадости «нос» или «нячхе», меня угостил таджик, поросший щетиной. У меня тотчас вспыхнуло лицо и загудело в голове, пот залил лицо. Захотелось блевать. И вот в таком состоянии я вынужден был командовать. Но Бог любит дерзких! Мы прошли мимо внимательно озирающих толпу ментов, загрузились в автобус с выбитыми стеклами и под жаркий ветер, вдувающийся в автобус, зажатые, как селедки в бочке, под какую-то индийскую музыку, покатили в Сариасию. Просто восхитительно было, вокруг одни восхитительные азиатские рожи.

Сариасия. Мне было известно, что там нет никакого досмотра, и если удастся влезть в поезд, то можно пересечь границу. У водителя автобуса не было боковых зеркал, и он спрашивал, что там сзади, у пассажиров. Но доехали. Стало весело. Не то «начхе» повлиял, не то судьба перевернулась с решки на орла.

Сариасия — захолустная станция. Жара. Пахнет азиатской весной и разогревшейся смолой на шпалах. На шпалах расселись цыгане — целый табор. В голубых шелках. Когда прибыл состав на Душанбе, его окружила сотня солдат с дубинками. Таможенники впрыгнули туда, как в барак с заключенными. По прошествии часа они стали выходить, все в черных куртках, эти таможенники, кто доволен, кто нет.

Мы все стояли, а перед нами солдаты с дубинками. И вдруг, как по сигналу, толпа ринулась к вагону, игнорируя и дубинки, и солдат. Самые опытные кидали вещи в открытые окна, а потом карабкались сами. Все это напоминало мексиканскую революцию. На некоторых цыганах были разорваны голубые шелка. Со многих текла кровь. Нас не преследовали. Солдаты с дубинками снялись и ушли. Поезд тронулся. На окнах были железные сетки. Когда через некоторое время поезд стали забрасывать камнями, мы поняли, зачем сетки.

Я пошел отлить, со мной мент Леха. В тамбуре мы увидели гроб. От гроба сладко воняло мертвечиной. Оказалось из Москвы везут труп двадцатитрехлетнего таджика, застреленного в столице.

Душанбе. Прикрываясь русской старухой, таща ее вещи, мы выбрались на перрон, потом с вокзала. Город был весь в цветах, тропических запахах, яркий, розовый и красный. Город был в гроздьях цветов.

Мы сели в троллейбус. Там был троллейбус, о Господи! Я знал, что в гостинице «Таджикистан» живут русские журналисты. Вот туда мы и покатили.

Когда мы ввалились грязные, пыльные, топоча сапогами, в холле все притихли. Я подошел к женщине, сидевшей под табличкой «менеджер»: «Сколько у вас стоит номер?»

Она назвала цену. Цена была невысокой, но я присвистнул: «Тогда я хочу позвонить». Я попросил ее набрать номер министра культуры и информации. «Вас беспокоит Эдуард Лимонов». — «Министра нет в настоящее время», — ответил его помощник.

Я продиктовал номер газеты 201-й дивизии «Солдат России».

Ответил подполковник Рамазанов.

— Нам бы разместиться, — сказал я, назвав себя. — В гостинице дорого.

— Сколько вас, Эдуард Вениаминович?

— Девятеро.

Рамазанов в трубке лишь на секунду замешкался.

— Что-нибудь придумаем. За вами сейчас придут офицеры.

— Как вас сюда занесло, Эдуард Лимонов? — спросила менеджер.

— На поезде приехал.

— На поезде! — воскликнула менеджер.

Все присутствовавшие в холле, включая двух японских журналистов, по-особенному посмотрели на нас. Как на воскресших Лазарей.

Уже через двадцать минут прибыли офицеры. А еще через четверть часа мы уже входили через КПП на территорию 201-й.

На следующее утро случилось землетрясение. Я спал в вагончике редакции — так там попадали со стен все фотографии в рамках. Некоторые стекла разбились. Солдаты во дворе сказали, что здесь это обычное дело, да и трясет несильно, хотя балла четыре будет. И занялись своими делами. Потом оказалось, что было свыше пяти баллов.

Накануне вечером я допоздна пил водку с полковником Крюковым, начальником штаба дивизии. Он приехал к ночи, прослышав про свежего человека. Вот что я от него узнал.

В 1992-м, в разгар межтаджикской резни между «вовчиками» и «юрчиками» офицеры дивизии могли стать хозяевами Центральной Азии. Семь тысяч штыков, два артиллерийских полка, ракетный дивизион — они могли бы государство основать. К ним приходили делегациями таджики. Возьмите власть, русские! Но среди офицеров не оказалось Эдуарда Лимонова. Я бы взял ее, власть. А «вовчики» — это муджахеды, мусульмане-националисты-ваххабиты, потому «в». «Юрчики» — те под красными знаменами, СССР, Андропов, потому «ю». Вырезали они друг друга усердно, при этом ухитрившись достойно не трогать русских. А друг друга они уничтожили, по разным источникам, от 160 до 250 тысяч человек.

Мы прибыли в перемирие. По городу носились джипы с бородачами, увешанными оружием. Чуть ли не каждую ночь убивали русских офицеров — обычно вблизи места жительства, из засады в кустах стреляли в спину. Уже 26 офицеров застрелили к нашему прибытию. Я спросил Крюкова, почему не выдать всем оружие на руки?

— Москва не позволяет. На каждый чих требуется разрешение из Москвы.

Запах дыма — то ли от Мазари-Шарифа долетает, то ли от костров беженцев на Пяндже. Вот как пахнет Азия. Так же она пахла для воинов Александра Великого.
Добрались! Убежали! У моего отряда отличное настроение. Так продолжается несколько дней, пока не вмешиваются «особисты». Вероятнее всего, они получили инструкции из Москвы. Моих ребят вдруг арестовывают на полигоне, куда я их устроил стрелять. С помощью Крюкова вызволяю их, но становится понятно, что будут чинить препятствия.

Что дальше? — думаю я, глядя в небольшой пруд, где шевелятся в тине огромные красные рыбы. Хотелось бы закрепиться тут, но как? Поступить на службу в дивизию? Контрактниками?

Что там еще я думал и какие предпринимал шаги, я вам не скажу. В таких приключенческих историях за тканью прямого повествования обычно скрываются наказуемые по закону тайны, которые нельзя поверять бумаге, ибо наступят неприятные последствия.

Курган-Тюбе. Здесь расквартирован 191-й полк. Чистый зеленый двор. Портреты полководцев — Суворова, Кутузова, Жукова. Полководцы все смахивают на таджиков, глаза черные, рты пунцовые. Казармы. Я люблю казарму.

Под вечер мне устроили встречу с полевым командиром Махмудом Худойбердыевым, фактическим хозяином Курган-Тюбе. Это в колхозе имени Чапаева. Мы вышли из военного «газика» на невзрачной улочке и через дворы, под конвоем дюжины автоматчиков, прошли к полковнику. Терраса, на которой он нас принял, — фактически мост через арык. Под террасой кипит, устремляясь с гор, ледяная вода. Махмуд вышел к нам в спортивном костюме.

У него бригада. Все комбаты русские. Сам он член компартии Таджикистана. «Пока я жив, не будет в Таджикистане ваххабитов». Он платит бригаде жалование деньгами, которые получает от эксплуатации завода по производству алюминия.

Я уединяюсь с ним буквально на несколько минут. Нужно бы не спеша, не так, не на ходу, но я спрашиваю, о чем хотел спросить. Получаю ответ, который меня огорчает.

Прибыв на территорию полка, узнаю, что напился наш Влад, тот который опер, старший лейтенант. Вне себя от ярости я сам везу его на гауптвахту и сдаю дежурным. Сука, позорит нас. На следующее утро имею из-за него проблему с особистами. Нет, не потому что он напился, а потому, что я не имел права сажать его на гауптвахту дивизии. Но я же его командир! И он же напился! Мне выводят его. А мы направляемся на двух бэтээрах на границу с Афганистаном. Приказываю загрузить его на самое дно бэтээра, чтобы ни носа его не было видно, ни пятки.

Пяндж. Стоим у контрольно-следовой полосы. Все как полагается: два ряда колючки, а между ними тщательно причесанная граблями полоса. Как в лучшие времена эсэсэсэра. Начальник заставы полковник Ушаков дает мне бинокль. Внизу река Пяндж. На Пяндже острова. Видны хижины беженцев. Чуть левее сдвинешь линзы бинокля — горит город. Это Мазари-Шариф, город в котором родился Гульбеддин Хекматияр, один из вождей гражданской войны, некоторое время президент Афганистана. В то время он жил уже в изгнании в Иране.

Талибы вот-вот возьмут город, поясняет Ушаков. Запах дыма — то ли от Мазари-Шарифа долетает, то ли от костров беженцев на Пяндже. Вот как пахнет Азия. Так же она пахла для воинов Александра Великого. Если самаркандские земли — это Согдиана, то тут, где мы стоим, и там, в Афганистане, — это Бактрия. История происходит ежеминутно, она никогда не останавливается. Бактрия... Согдиана...

Ушаков говорит, что беженцев по Пянджу сотни тысяч, а то и свыше миллиона. Если талибы возьмут север Афгана, то беженцев не остановит никто. Летом температуры тут доходят до +70 на солнце, сейчас еще комфортно, хотя уже жарко. Здесь полно шакалов, лис, огромных черепах, водятся адские змеи: кобры, гадюки, гюрзы. Нет, через их заставу наркоторговцы не проникают, через таджиков — ходят.

Пропал наш алкоголик Влад. Я готов его бросить здесь, но Ушаков говорит, что нельзя, привезли — забирайте. Есть подозрение, что он уполз в Афганистан. Ищут. А мы пошли к соседям — таджикам.

Таджиков мобилизуют в армию, отлавливая на базарах. Отловленные, они ведут себя соответственно. На таджикских участках банды наркоторговцев спокойно идут через границу, проходят поверху, только погрозив кулаком. Но если есть на заставе хоть один русский мальчишка, он стреляет.

Влада находят. Спит под танком. Приказываю посадить его на дно бэтээра.

Неприятный момент. Дорога к Халкояру, куда мы направляемся, прорезана сквозь горы — если засада, отбиваться трудно. А мы мчимся без сопровождения. К тому же быстро темнеет. Самое грустное — у нас вдруг лопается огромное колесо. Останавливаемся, бойцы занимают круговую оборону. Появляется таджик на ослике с мальчиком. Показывает нам с ослика латинскую букву V. Ставим запаску.

В Курган-Тюбе. Узнаем, что вчера вечером солдат дивизии ранен ножом на базаре. Повезло. Капитан 201-й убит выстрелом в спину. Все как обычно. Я ночую с офицерами в «гостинице» ракетного дивизиона. Перед этим ужинаем с подполковником Князевым. Накачанный крепыш. Прошел афганскую войну. Говорит, что «Град» больше не выпускают, зато 21 страна имеет лицензию на его производство. Лучший вариант между крупными, неповоротливыми и слишком мелкими. Ключ от зажигания «Града» называют «ключ от рая».

Еще несколько недель мы переживаем всякие приключения в Таджикистане, на древней желто-красной земле. На начштаба Крюкова все это время неумолимо давят особисты, а на них давят из Москвы. Сидя в кабинете Крюкова за серебряной стопкой водки, прокурор дивизии объявляет мне виновато, что Москва в бешенстве. Уходите от нас. Уходите!

Поезд «Душанбе — Москва» отходит в 13:20. На окнах сетки, в тамбуре выцарапано «Добро пожаловать в ад!». Капитан Игорь Макаров пожимает нам руки и соскакивает с поезда уже на ходу. Нам предстоит преодолеть таджикскую, узбекскую, казахскую и русскую границы. Проехать четыре тысячи километров, промчаться у Аральского моря. Увы, иначе не получилось. Все мои попытки устроить отряд на военный «борт», чтобы пролететь над Азией, не увенчались успехом. Только военнослужащие 201-й дивизии, а вы не военнослужащие.

Мы преодолели эти четыре тысячи. Нас раздевали догола, заглядывали под стельки, щупали. А все это время в купе проводника спокойно ехали торговцы наркотиками. «Наркомафия!» — сказал мне шепотом проводник. Под лавками у нас и у других пассажиров ехали мешки с головками опиумного мака. Наркоторговцы стали выбрасывать их из окон уже на российской территории. Мешки подбирали, мы видели, ожидавшие их цыгане. А ночами в купе несколько раз врывались рэкетиры. Когда наш устрашающий поезд вкатился под своды Казанского вокзала, мы не обрадовались. Некоторое время сидели молча. И вышли из вагона последними. Двое из того отряда успели погибнуть за эти годы.

http://russlife.ru/allworld/read/dobro-pozhalovat-v-ad/