Перед вами — продолжение беседы. 

AK: – Работу нашел?

ВС: -- Пока перебиваюсь случайными заработками.

АК: – Ты говорил, что хочешь политическую комедию написать. Как идет?

ВС: – Это так, шутка была.

АК: – А какие творческие планы?

ВС: – Меняется образ жизни. В этом много творчества.

АК: – А из чужого творчества за эти три месяца что-нибудь впечатлило?

ВС: – Мне не так давно была оказана большая честь. Показали, что называется, «на столе» фильм Федора Бондарчука «Сталинград». Не завершенный. Но то, что я увидел, это очень круто. Если эскиз такой, то у меня предчувствие шедевра. Впервые на новейшем киноязыке Россия скажет о своей боли и непобедимости. Такое кино получается, когда любовь. К себе, к своим, к своей стране. И жалость, и восхищение. Ну, дольше фильма говорить могу… Смотреть надо.

АК: – А книги? Выставки?

ВС: – «Машинка и Велик» Дубовицкого – кажется, последняя книга, которая мной в жизни прочитана. Больше ничего не прочитаю. Не могу. Начинаю, бросаю. Несопоставимо все. Два года уже так. Переехала она меня, перепахала. Да может и вправду хватит уже читать? Не всю же жизнь. Может, бросить уже? Бросил же я курить. «Машинку» только и советую. Там про все. То есть, про любовь. У кого мозг треснул – рекомендую. А выставки что же?.. Вот у Херста дома был. Херст по-прежнему хорош.

АК: – У тебя друзья есть? Легко заводишь? Теряешь?

ВС: – Для меня слово «друг» перегружено тяжелыми романтическими смыслами. В дружбе есть что-то старомодно тоталитарное. Тебя ни с того ни с сего объявляют вдруг другом, и ты уже вроде как должен и то, и это… А почему, собственно? Я предпочитаю договорные отношения. Они четкие и могут быть расторгнуты по согласованию и без эмоций. Но друзья у меня все-таки есть. Старые. Два. Или три. Три. А новых не приобрел. Зачем? Хороших людей и так вокруг много.

АК: - Не о личном. Мы вообще туда идем?

ВС:- Социальная физика всегда предполагает несколько вариантов развития. С неодинаковой вероятностью. Россия выбрала наиболее вероятный. Это нормально. Есть, правда, гипотеза, что некоторые важные вещи на Земле, например, жизнь, возникли как реализация наименее вероятного сценария, почти невозможного. Но это ж гипотеза. А у нас тут конкретика, проблематика, коммуналка, социалка... Одним надо из нужды выкарабкаться, другим миллиарды достойно прожить. Рано над нами еще экспериментировать. Рано нас трясти. Надо нам так пока побыть. Чтобы окончательно слежаться во что-нибудь путное и цельное.

АК: - А разве перемен не требуют наши сердца?

ВС:- Да требуют, чего уж там. Есть в этой одержимости переменами

что-то отупляюще однообразное. Когда человеку внутри себя нечего разглядывать, он пялится в окно. В надежде увидеть драку. Или в цирк идет. В наши дни перемены повседневны и так привычны, что уже навевают скуку. Мне понятнее смысл технических инноваций. Новые стройматериалы, лекарства, машины. Понятно для чего. А перемены вообще... Ну ты же, когда на самолете летишь, не лезешь на крыло с ножовкой крыло править...

АК: - Это про общество в целом. А как ты оцениваешь политическую систему?

ВС: - Оценивал недавно. В мае. Добавить нечего.

АК: - Что думаешь о Сколково?

ВС: - У меня и по Сколково позиция не изменилась. Могу только повторить то, что говорил в мае (1 мая в Лондоне. - А.К.) и раньше. Будем считать, повторил.

АК: – Самое большое твое приобретение за последние годы?

ВС: – Я был рядом с великим человеком.

АК: – С которым из них?

ВС: – Ты его видел. И он тебя.

АК: – А утрата?

ВС: – Не могу сказать при всех.

АК: – Самый большой человеческий грех?

ВС: – Что пролилась слезинка ребенка.

АК: – От чего устал?

ВС: – Не устал.

АК: – Где хотел бы жить?

ВС: – Где живу. Здесь и сейчас. В России, если ты про географию. В наше время многие, конечно, Россию любят. Не то, что в 80-х или 90-х. Тогда стеснялись многие. Теперь другое дело. Инструкции появились, как любить и за что. Модно стало. И то сказать, рублевки, березки... И под каждой березкой нефтяная скважина. Как не любить!

У меня другая история. В детстве в деревне я с велосипеда упал. Тогда и полюбил. Не потому, что головой ударился. Как раз не головой. А просто, когда на земле лежал, почувствовал свою с ней однородность. То есть, как один поэт выразился, забыл кто, «если люди из глины сделаны, то я из того рязанского суглинка». Вот эта однородность, это и есть мой патриотизм.

АК: – Если человек решил заняться собой, с чего лучше начать? И чем закончить?

ВС: – В нашем с тобой возрасте лучше начать с медосмотра. И им же закончить. Кто помоложе – стресс-тест. Поставить себя в трудное положение. В невыносимое. Или хотя бы в глупое, если страшно. Пробыть в таком положении как можно дольше. Потом выйти из него. И посмотреть, что от тебя осталось. Скорее всего, останется немного. Но это и есть – ты. Приступай к занятиям.

АК:- Что изучать начинающим политикам?

ВС:- Начинающим начать лучше с чего-нибудь неполитического. С урбанистики, например. Власть дело городское. Политика, цивилизация - от слова "город". Вот с веберова "Города " и начать. Меня к урбанистике Глазычев еще склонял. Давно было. Еще зоологию надо знать. Чтоб не впасть в прекраснодушие. Потому что в политике случаются зверства. Но до этого себя надо изучить: за державу тебе обидно? Жалко тебе слабых? Страшно сильных? Такой вот егэ.

АК: – С некоторых пор люди вокруг меня что-то вдруг как один стали спрашивать друг друга, что им делать с одиночеством.

ВС: – Пусть попробуют назвать его свободой.

АК: – Может работа быть смыслом жизни?

ВС: – Конечно, нет.

АК: – Ты сам много работаешь?

ВС: – Сколько требуется. Обычно это довольно много.

АК: – Как лучше отдыхать?

ВС: – Не надо отдыхать. Брось.

АК: Давно хотел спросить: будет ли третья мировая война?

ВС: Генри Форд, и не только он, после Первой мировой утверждал, что великих войн никогда больше не будет, потому что все увидели, какой это ад. Нашлись, однако, охотники покопаться в аду поглубже. Потом появились термоядерные оптимисты, сказавшие, что войны не будет из-за страха взаимного уничтожения. Спасибо, сказали, атомной бомбе. Потом появились еще более оптимистичные теоретики безопасного, ограниченного во времени и пространстве небольшого победоносного ядерного конфликта.

Теперь есть теория о возможности победы над ядерной державой неядерными средствами. Спасибо, говорят, высокоточному оружию. Как видим, оптимизм нарастает.

АК: – Последний вопрос. Жизнь бессмысленна?

ВС: – Ты прикалываешься?

АК: – Нет. Серьезно. Правда, мучает.

ВС: – Такая жизнь, какая видна человечеству сейчас, пожалуй, довольно в целом бессмысленна. Все, конечно, храбрятся и не сознаются, излучают бодрость – для того живем, для пятого, для десятого. Но в душе у каждого свербит – не то, не то… Потому что человек не для себя. Догадался, что не в нем дело. А в чем, не знает. Но ведь сказано, что теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло. А потом увидим ясно. Так что дело наше не пропащее. Увидим и смысл.